Орданьо же поспешил в Валенсию и рассказал Сиду о том, что случилось. Жена Сида Химена плакала так, что слезы ее лились как ручей; сам же Сид не выказал горя, но послал к королю Альфонсо уведомление о том, как оскорбили его зятья.
Очень рассердился король, узнав о поступке своих родственников, и собрал кортесы в Леоне, Толедо и Бургосе, с тем чтобы дать полное удовлетворение Сиду.
После праздника святого Петра собрал Сид в своем замке друзей, союзников и вассалов и сказал им:
— Вы знаете, друзья мои, о похождении моих зятьев и о том, как оскорбили они меня. Теперь король собрал кортесы и в Леоне, и в Бургосе, а главный — в Толедо, и должны мы по его приказанию явиться туда для суда не позже как через тридцать дней. И теперь прошу я вас, моих благородных друзей, ничего не говорить об этом деле в кортесах, не роптать на короля, если он, по нашему мнению, рассудит нас несправедливо. Отомстить вероломным графам — мое дело, и никто не должен вмешиваться в него.
На другой день с рассветом раздались по Валенсии звуки шести сборных рожков дона Родриго де Бивара. Это добрый Сид собирал своих друзей, родных и союзников, чтобы ехать в Толедо, где ждал его король. Все пространство вокруг его замка было покрыто воинами, гражданами, их женами, детьми, пришедшими взглянуть на доброго Сида, отправлявшегося в Толедо. Простился Родриго со своими людьми, сел на Бабиека, словно чувствовавшего горе своего господина, и без плаща выехал на площадь к собравшемуся народу, а оттуда со своими войсками отправился он в Толедо.
В один и тот же день, в один и тот же час в трех местах созвал король кортесы, чтобы одновременно судить и великих и малых, и дал он срока на сборы не более тридцати дней, а кто придет позже — должен считаться изменником.
Прошло уже двадцать девять дней, и приехали в Толедо графы де Каррион, а Сида все еще не было. Кончился и тридцатый день, а его все не было, и враги его сказали тогда:
— Государь, объяви Сида изменником.
Но король отвечал им:
— Не сделаю я этого, потому что Сид — добрый рыцарь: много выиграл он битв, и во всех кортесах нет у меня другого, ему подобного.
Не успел проговорить это король, как явился Сид, а с ним его триста рыцарей.
— Господь да сохранит короля и вас всех! Кланяюсь вам! Но я говорю не о графах де Каррион, моих врагах.
Тогда встали графы и сказали:
— Мы потомки королей, племянники императора. Как могли мы жениться на девушках из такого низкого рода, из рода хлебопашцев?
И возразил Сид:
— Сам государь вызвал меня к себе и сказал: «Я сам буду сватом: графы де Каррион хотят взять за себя твоих дочерей — выдай их ради меня». Тогда отвечал я с уважением и любовью: «Я спрошу об этом у их матери, давшей им жизнь; я спрошу об этом у их кормилицы, выкормившей их». Мать их сказала мне: «Нет, не делай этого, слишком высокого рода графы де Каррион!» «Не делай этого, — сказала мне кормилица, — графы бедны, но горды и требовательны». Однако, чтобы не огорчить доброго короля, согласился я. Свадебные пиры продолжались тридцать дней и кончились лишь потому, что гости не могли оставаться долее. Я зарезал до ста штук крупного скота, что же касается до кур, уток, козлят и телят — то их и не перечесть. — Король внимательно смотрел на Сида, но ничего не говорил, и Сид докончил свою речь: — Пусть справедливый суд сойдет с неба, если вы откажете мне в нем! — Смутились гранды: друзья от волнения, враги от страха. — Привык я сам мстить за себя и омывать свою честь кровью предателей. Мои дочери, донна Эльвира и донна Соль, оскорблены, но не за местью пришел я сюда, а за правосудием. Если же не получу я здесь справедливого суда, то сам буду мстить графам и всему их роду до последнего человека. Подумайте, государь, о моей чести, и пусть Господь позаботится о вашей!