Дома все заняты повседневной бытовой вознёй, и никто не располагает временем, чтобы запалить мои суперзрачки и несколько возбуждённую речь, которую я, впрочем, стараюсь контролировать. Яростно колотится сердце. Съев пару бутербродов, гляжу в потолок, распластавшись на диванчике, облизывая сухие губы (на следующий день я обнаружу, что они высохли в противную корку и потрескались). Потом смотрю на часы, незаметно для родителей выношу с собой бутылочку воды, испаряюсь из квартиры на манер кентервильского привидения.
На протяжении всего матча я проявляю неукротимый фанатизм, будучи одним из самых активных фанов на трибуне. Постоянно что-то ору, прыгаю, заряжаю кричалки, шевеля высохшим липким языком. Когда моя команда забивает гол, я так бурно рад, что чуть не лишаю жизни какого-то стоящего по соседству паренька, свалившись на него в безумном обезьяньем прыжке. Ближе к концу спортивного мероприятия я начинаю чувствовать, что меня отпускает. Свинцовой волной накатывают апатия и усталость. Ноги не несут. Еле ими передвигая, бреду домой. На последние деньги покупаю хер знает какую по счёту за день бутылку воды, чтобы обезвредить неописуемый сушняк в ротовой полости.
Доковыляв до флэта и жадно проглотив обильный ужин, вдоволь нахлебавшись воды, заваливаюсь в постель, словно подстреленный куль с песком.
"Ну вот, - размышляю я на сон грядущий, - теперь ты можешь радоваться, идиот. Ты добился, чего хотел. Отныне можешь считать себя настоящим торчком."
Как уже упоминалось, период нашего начального знакомства с винтом был полон неподдельной юношеской романтики. Оглушительное впечатление от прихода в нашу жизнь этого сильнодействующего вещества порождало вполне объяснимую и простительную иллюзию открытия новых горизонтов мышления, новых масштабов творческой активности. Понимание того, что любая деятельность человека, накачанного стимуляторами, носит "непродуктивный характер" (определение нарколога), что под покровительственной сенью перивитина серьёзный многотрудный процесс истинного творчества вырождается в бестолковую забаву графомании, пришло к нам много позже. Пока же мы воспринимали бесплодную по своей сути вакханалию нервных импульсов как нечто значимое. "Именно так и должен себя чувствовать человек", говорили мы себе.
Надо сказать, что рост творческой активности на гребне волны новых ярких нарковпечатлений действительно имел место: Олег начал изготовлять картины с периодичностью, достойной хорошего типографского станка (некоторые из них получались даже неплохими), А., как одержимый, ночи напролёт строчил дико концептуальную новеллу под названием "Чебурашка" (не буду отягощать читателя информацией о её содержании) - нескончаемое произведение, измеряемое в килограммах. Даже такой лентяй, как я, и то заметно повысил свою поэтическую производительность, начал пописывать и прозу - маленькие психоделлические рассказики-картинки. Но вот в чём беда: увеличив количество нашей творческой продукции, качественного роста работ винт не дал и не мог дать. Очень немногие из наших произведений, относящихся к той весенней эпохе "винтового ренессанса", выдержали в наших собственных глазах испытание временем - основная же масса тогдашних экзерсисов благополучно валяется в запасниках или и вовсе на помойке (включая и фундаментальнейшего "Чебурашку").