Осень, наконец, утвердилась прочно. Травы пожухли; холодный порывистый ветер раскачивал их серые высохшие стебли. Листья на деревьях вначале огрубели, стали твёрдыми и ломкими, словно пергаментные. Затем осень окрасила листья во все оттенки красного, будто пробуя возможности этого цвета. Берёзы на пригорке возле скорой светились чистой желтизной — как маленькие лампочки. Рябины полыхали ярко-красными гроздьями.
Тревожный красный свет вливался в окна скорой.
Иногда на несколько часов небо прояснялось, солнце начинало золотить тёплым светом озябшую землю. И тогда казалось, что ушедшее лето оглядывается назад и, зная, что нет возврата, улыбается светло и печально.
Вокруг дома по Ватутина 13, где квартировали Эбис и Дмитрий, всё светилось тускло-красным, как потухающий костёр. То замирали на зиму клубничные плантации.
Пусто… Одиноко… Печально…
Известно, какое влияние на настроение человека имеет природа. Весной даже при крупной неприятности человек повздыхает, не поспит несколько ночей да и успокоится. Но тоскливой осенью при такой же неприятности гражданин посматривает на крючок для люстры, размышляя, выдержит ли он вес тела.
Дмитрий все дни после встречи с Хроносом был печален. И у хозяев, и на работе он настойчиво расспрашивал, где живёт прелестная девушка с необычным именем Та, от которой клубника лучше растёт. Опрашиваемые недоумённо пожимали плечами и посматривали на Дмитрия с каким-то странным выражением. И только дед Саливон сказал, что как-то видел её за больницей. Она направлялась к холму, на котором стоит недостроенное инфекционное отделение.
Когда Дмитрий был свободен от дежурства, он лежал на койке, тупо глядя в потолок. Он вспоминал очаровательную гостью, её тонкий стан и стройные ноги, будто созданные гениальным скульптором; он вспоминал её нежный, такой выразительный голос и думал, что душа её должна быть такой же.
Она не придёт больше никогда. Он предал её! Никогда — слово, придуманное для убийства души человеческой.
О, если бы она вернулась! На час, на минуту, на миг! Вернулась. Вспомнила. Вспомнила хотя бы для того, чтобы забыть навсегда.
Когда такие мысли приходили в голову, Дмитрий слегка постанывал и старался лежать неподвижно. В такие минуты даже малейшее движение причиняло боль.
Эбис, слыша лёгкое постанывание, нервно цыкал и, чувствуя к поверженному приятелю сострадание, странным образом смешанное с раздражением, говорил: