— Меня от тебя тошнит! Страдатель! Иди пожри. Я картошки на сале нажарил. На сытый желудок страдать гораздо легче.
Дмитрий бросал на прозаического человека Эбиса испепеляющий взор и от возмущения забывал о собственных страданиях. Какая грубость! Какое отупение чувств!
— Ты за эти дни привык страдать, как собака за возом бегать, — приговаривал между тем грубый Эбис. — Убирать надо эту доминанту. В кино пошли. «Человек со звезды» идёт в нашем сарайчике. Отдыхательная вещь.
Негодуя на толстокожего приятеля, Дмитрий отворачивался к стене.
— Не хочешь?
— Не хочу, — односложно отвечал Дима.
— Чего? — не унимался Эбис.
И Дмитрий Маркович не выдержал.
— А того, — как можно язвительнее произнёс он и сел, нашаривая босыми ногами тапочки. — Глупо, когда несколько сотен людей собираются в тёмном зале и два часа пялятся на освещённый кусок дерюги, нюхая при этом холодный пук, оставшийся от предыдущей сотни человек.
— Обижаешь кино, начальник, — Эбис отломил кусок булки и отвратительно зачавкал. — Ты же культурный человек. А такого низкого мнения о высоком искусстве кинематографа.
— Тоже мне искусство, — фыркнул Дмитрий. — Комедии, как правило, глупы и поверхностны. А трагедии… Они требовались в начале двадцатого века. Их потребляли чувствительные мамзели, у которых был острый дефицит отрицательных эмоций. Всё так хорошо дома, так тихо и так мило. И завтрак под открытым небом, и лёгкая шляпка из рисовой соломки, и мольберт. «И мальчик сливки подавал». И тогда так хочется возвышающих и очищающих душу страданий. Совсем немного, по вкусу, — и заключил печально: — Сейчас у людей гораздо больше страданий.
Надобно заметить, что всё сказанное Димой, совсем не было отражением его убеждений. Просто ему хотелось во чтобы то ни стало противоречить Эбису.
— Ясно, — хладнокровно ответил Эбис и снял со спинки стула пиджак. — Рассуждения твои мне понятны, хотя и носят звучное название «дичь». Так идёшь или нет?
Дмитрий, снова завалившийся на койку, молчал.
— Чего молчишь? Не слышишь? Компотом умывался — в ушах косточки застряли?
Дмитрий не отвечал.
Экономные хозяева ещё не топили, и утром в комнате было довольно прохладно. Дмитрия, что называется, «били дрыжаки». Эбиса не было. Наверное, прямо из «гостей» решил направиться на работу.
Сутулясь и лязгая зубами, Дмитрий выскочил во двор и несколько раз плеснул на лицо водой из рукомойника. Рукомойник был выкрашен темно-синей краской, от которой становилось ещё холоднее.
Быстренько собравшись, Дима заторопился на работу. Сегодня он проспал, вышел позже обычного и немного опаздывал. Он то и дело оглядывался, надеясь, что его нагонит машина скорой. Но срабатывал «закон подлости» — дорога была пустынна. Лишь одинокие прохожие, ёжась от утреннего холода, торопились на работу. Мужчины уже были в кепках, а женщины в платках и шапочках.