В свете фар на повороте заструились рельсы трамвая.
Похожий на жука зелёный УАЗик торопливо катил по чёрному стеблю асфальта. Лучи фар, словно усы, нащупывали дорогу. Внутри было тепло, привычно пахло бензином, убаюкивающе гудел мотор. Дмитрия стало клонить в сон. Он засыпал и думал, что с некоторых пор, что бы он ни делал, что бы ни говорил, а всё внутри ощущается какая-то боль. Словно игла в груди засела. Временами вроде бы и ничего, терпимо. И вдруг боль становится невыносимо острой. Встаёт перед мысленным взором светлый образ прекрасной незнакомки.
Где она? Что с ней? Боже мой, почему так тих колоколец счастья и так мучительно громок колокол страданья?
Сам во всём виноват. Сам! Но так ли велика его вина? Всё-таки надобно разобраться! Хронос сказал, что бороться против судьбы бесполезно. Уговаривал его, чтобы не рыпался!.. Уговаривал…
Сон совсем пропал. Слово «уговаривал» вызвало у него какое-то смутное, тревожное чувство. Уговаривал… Выплыла мысль: «Раз уговаривал, значит боялся, что могу поступить по-своему, не так, как хочется ему. Зачем ему убеждать меня сделать так, а не иначе, если все мои поступки предопределены изначально и от моей свободной воли не зависят? Какая необходимость во всех его рассуждениях, попытках разубедить меня? Есть в этом фальшь, какое-то несоответствие».
— Дмитрий Маркович, — вдруг донеслось из салона.
«Именно так, — лихорадочно соображал Дмитрий. — Он боялся, что я проявлю свободу воли. И запудрил мне мозги, закрутил макитру дурную…»
— Дмитрий Маркович, — в голосе Людмилы Игрищевой появились перламутровые переливы.
«…Я могу одолеть его! Пусть он трижды Хронос или Хренос, или кто там ещё!».
— Дмитрий Маркович! — по интонации можно было понять, что не привыкшая к невниманию Игрищева надула губки, как капризный ребёнок.
«А я, глупец этакий, поддался на провокацию! Упустил такую девушку! Предал её! Отдал грязному чудовищу!».
Дмитрий царапнул одеяло, которым был прикрыт кожух и застонал.
— Что такое? — тревожно спросил водитель.
— А? Что? — очнулся Дмитрий. — А… Судорога ногу прихватила.
— Ну, это ничего. Это пройдёт, — с облегчением заметил шофёр. — Носок на себя потяните — и всё пройдёт.
И всё пройдёт… Дмитрий печально улыбнулся в темноту. Если бы, действительно, от подобной манипуляции могло пройти всё.
Он послушно нагнулся и потянул за носок.
— Больше не болит? — с чрезмерной заботливостью осведомилась Игрищева.
— Может быть… Благодарю вас.
— Хорошо, — подытожила Людмила.
Она сверкнула белками глаз. Затем влажно блеснули зубы в едва угадываемой улыбке. В салоне будто посветлело. Людмила просунула голову в окошечко и спросила интимным полушёпотом: