Когда девушка не вернулась домой, ее хозяин не стал интересоваться, что с ней. Мадам, которая, возможно, подозревала о ее положении, решила, что девушка сбежала в Англию, несмотря на то, что ее скудные пожитки остались дома.
Возможно, оба боялись скандала, но еще более вероятно, что из-за врожденной бережливости они опасались расходов, которые, как они хорошо знали, никогда не окупятся единственной родственницей Софи в далекой Англии.
На самом деле английская тетушка вела себя так же бессердечно, как и французская пара. Софи Мэйсон была незаконнорожденной дочерью своей покойной сестры, и когда, в конце концов, та узнала об исчезновении девочки, она, как говорят, рассудила так: «яблоко от яблони недалеко падает», и заявила, что Софи, несомненно, сбежала с любовником, как и ее мать.
К счастью для мадам, если она хотела убедить себя и других людей в истинности своей теории, в конце того же месяца внезапно сбежал и, как сообщалось, уехал в Америку Олсид Ламотт.
— Конечно, — решила мадам, — они уехали вместе.
За Софи без малейших затруднений проследили до самого Ле-Мано, а вот где она провела последние недели между этим визитом и предполагаемым отъездом в Америку со своим любовником, никто, кажется, не поинтересовался.
Единственным ключом к разгадке тайны стало то последнее письмо, написанное Ламоттом, которое Софи оставила после себя, и которое было найдено и прочитано ее хозяевами, а также тот факт, что, когда летом после ее исчезновения виноторговец и его семья, как обычно, отправились в Ле-Мано, они обнаружили несомненное доказательство проникновения в дом через черный ход, о чем свидетельствовал взломанный замок.
Остальное имущество не пострадало, и дело было прекращено таким образом, какой в этой стране и в это время казался почти невероятным.
Фенвик немного помолчал, прежде чем продолжить.
Более чем через сорок лет этой историей заинтересовался уже я. Все, что я вам рассказал, было предположено или выяснено спустя много лет после того, как это случилось. Я предупреждал вас, что мне, возможно, придется рассказать историю в обратном порядке.
Виноторговец из рассказа Софи Мэйсон стал связующим звеном. Во время войны я познакомился с его сыном Амеде — мужчиной средних лет, когда-то самым младшим из детей в Ле-Мано.
Мне нет нужды утруждать вас рассказом о том, как мы хорошо узнали друг друга, — это оказалось не более странным, чем история многих других отношений, установившихся в годы войны.
Мы встречались время от времени, еще долго после заключения перемирия, и летом 1925 года, когда я был во Франции, мой друг Амеде пригласил меня навестить его. Он совсем недавно женился на девушке, которая была на много лет моложе его, и, согласно французским провинциальным обычаям, жил с ней в доме своих родителей — вернее, отца, так как мать уже давно умерла.