Дурость, наверное. Разумеется, чепуха! Ведь сколько всего он делал и делает, как носится с ней… Но отчего-то для Кати так важно было услышать эти три простые слова от любимого и самого близкого мужчины! Именно сейчас, когда сердце на куски разодрано и в голове только боль, серость, туман… Отчаяние поглощало, забирая любые адекватные идеи, разрушая уверенность в самом окружающем мире, в себе, в нем… И только постоянное «За что? Почему наш ребенок?..» крутились в голове, словно кто-то ужасную пластинку на повтор поставил, зациклил.
Без ответов, само собой.
Саша несколько раз про спальню спросил, да… Потом, после третьей ночи, когда она не выдерживала, вставала и уходила в гостиную, просто отрубил «хватит». Сгреб ее в охапку, уже без вопросов вытирая слезы, которые, казалось, жили в ее глазах своей жизнью, не слушая ни мыслей, ни желаний Кати, сами лились по поводу и без.
И они перебрались в комнату, которую почти и не использовали до этого.
Наверное, у Саши там должен был быть кабинет, даже стол имелся, но больше походило на то, что, особо не работая дома, он превратил эту комнату в склад или «чулан». Совсем небольшая, в сравнении с другими, и окна выходили на противоположную сторону. Но есть «гостевой» диван типа, даже с матрасом каким-то там. На нем и спали в первую ночь, когда у обоих не выдержали нервы. Перетащили подушки, одеяло и простынь, бросили это все кое-как на тот самый диван, свернулись, переплелись вдвоем клубком. Саша обхватил ее руками и ногами, словно вдавил, спрятав в матрас под собой, и Катя как-то впервые отключилась за эти дни, несмотря на то, что еще в больнице начала принимать какие-то успокаивающие по назначению врача. Нет, она не выспалась, и напряжение не ушло из головы. Сон был поверхностным и тяжелым, полным все той же боли и повторяющихся мыслей-криков во вселенную… И все же это был сон. Уже куда больше того, что случалось с ней на протяжении предыдущих дней.
Не хотела никого ни видеть, ни слышать. Отменила занятия по музыке, даже не подходила к роялю в эти дни. С мамой практически не разговаривала. Не могла физически. Отделывалась междометиями и короткими фразами, ничего не объясняя о своем состоянии. Кажется, мама, встревоженная таким поведением, звонила Саше после нескольких подобных разговоров, и он как-то ей все объяснил.
Катя не спрашивала, что и как. Ей в принципе сейчас молчать было комфортней и проще. Подругам тоже очень скупо отвечала на сообщения, попросив не звонить какое-то время. Просто дать ей передышку.
Но дни шли, превращаясь в недели, а ей не становилось легче. Вроде бы и затиралось как-то, даже могла минуту, две, десять, а порою и час не вспоминать о том, что случилось… И вдруг вновь накрывало по полной, заставляя сжиматься клубочком, от ощущения уже фантомной, но такой невыносимой душевной боли.