Х*ен знает, но не рядом, вот что показательно. А около него в больнице был только Семен и Яна… Преданная им и обиженная, а все равно без вариантов готовая поддержать. Только ведь сам испоганил с ней все, безбожно извозив в грязи глубину и чистоту их чувства. Разменял на блеск целлофановой мишуры.
Как было из этого тупика и ямы своей вины выбраться? Не понимал тогда. Так и метался, будто бешенный больной пес.
И все же…
Наверное, в душе надеялся все-таки, как глупый малой мальчишка верит в чудо под Новый год. Так и он чего-то ждал с замиранием сердца, хоть и сам не решался позвонить, не позволял себе сделать первый шаг после такой ошибки. Однако, по всему выходит, какая-то дурная, ничем не подкрепленная надежда в нем так и не сдохла. А уж сейчас просто воспряла с неистовой силой, отодвигая в глубь сознания осторожность и сомнения.
Как и само его тело, собственно, воспряло, блин! Кровь, разогретая парой глотков глинтвейна, реальным кипятком неслась по сосудам, казалось! В голове пекло, в груди! Пах обожгло острым, накатывающим желанием тут же Яну в стену упереть и, сдернув с бедер брюки, опустив те до колен, вонзиться, погрузиться в ее влажное и узкое влагалище, всегда так остро, отзывчиво реагирующее на его движения. Знал, помнил, какой это кайф! И что она, когда Артем так делал, тоже любила…
Но он так соскучился именно по ней! По всему тому, что только от этой женщины и мог получить! По ее любви, по яркой страстности, с которой Яна на него всегда реагировала. Она одна…
Однако и не мог сейчас отвечать за себя, за то, что продержится достойно долго, чтобы устроить нечто потрясное. Полгода воздержания заставляли реально оценивать свои шансы. Тут бы лицом в грязь перед любимой не упасть… И все же…
По ее пылающим от возбуждения и коньяка щекам хотелось ртом пройтись, языком слизать этот жар. Зацеловать алые губы, припухшие и влажные от того, как и Яна пыталась его рот поймать такими же поцелуями, а он ее своей щетиной на щеках царапал, кажется. И грудь ее в своих ладонях почувствовать хотел, чтоб остро, каждую выпуклость и мягкость кожей пальцев вспомнить; линию живота огладить рукой…
Мощное, непреодолимое желание охватило всего Артема!
И, что безмерно радовало, таким же ураганом откликалось в Яне.
Обхватил ее за талию руками, приподнял, прижимая к себе, шагнул в сторону, так «ловко», насколько теперь позволяла травмированная нога, и усадил любимую на стол. Сдвинули с шумом чашки, пытаясь не отрываться друг от друга. Накинулись по-новой на губы. И оба жадные, ненасытные.
Артем так точно! Мало стало тут же! Больше хотел. Двинулся ниже.