Боже, чаще всего я ненавидел свою жизнь, но самое худшее, что драма была совершенно бесполезной! Разбираться с проблемами наших родителей было все равно, что нянчиться с великовозрастными детьми.
Мама Остин дала мне записку со своим номером телефона. Дьявольски уверен, что у этого не было сексуального подтекста.
Это, скорее, крик отчаяния.
И я отказывался звонить до последнего вечера.
До нашего последнего занятия любовью с Остин, когда я понял, что не смогу любить ее искренне, скрывая одну из своих сторон жизни — не говоря правду.
Поэтому рано утром я позвонил ее маме и попросил назвать место. Не потому что хотел вытащить на свет все грязное белье, а потому что она заслуживала знать правду о своем муже.
И моей матери.
Грудь пронзила боль. Во всех событиях, с которыми я сталкивался, я всегда выбирал самозащиту превыше всего, потому что был эгоистичен.
До появления Остин.
И тогда все свелось к защите ее от правды. И чтобы у нее все было в порядке.
Но теперь все зашло слишком далеко.
Угрозы моего отца оказались пустыми.
Он сказал, что покончит с собой, если правда всплывет наружу. Он сказал, что встречаться с Остин было опасно — это слишком тесно сводило наши семьи и рано или поздно все выяснится. Это уничтожит мою карьеру и выставит нас посмешищем. Сказал, что это разрушит жизнь Остин самым ужасным способом, прямо как они с мамой уничтожили нашу семью.
И я ему поверил.
Поверил, когда он сказал, что это обернется настоящим адом.
Поверил, когда он посоветовал бросить Остин ради ее же блага. Потому что в его словах была логика.
И я боялся.
Так сильно боялся своих чувств к ней. Боялся, на что я смогу пойти ради нее.
И того, что она могла ради меня сделать.
Боялся, что эта информация может сделать с нами. Я не был ее спасителем.
Я был трусом.
«Покончи с этим». Эти слова прозвучали несколько месяцев назад, когда он переехал на мой этаж, выглядя так, словно его поварили в адском котле, а потом повторили для пущего эффекта.
Первым я потерял своего отца.
Но, в конце концов, потерял обоих родителей.
И часть меня задавалась вопросом, не суждено ли мне причинять боль тем, кого я люблю, так же как моим родителям.
Часть меня верила, когда он сказал, что я на него похож. Поэтому я поцеловал Брук.
Верно.
Я был зол.
Слишком сильно.
И хотел причинить Остин боль, оттолкнуть ее от той клоаки, в которую превратились наши семьи.
Она понятия не имела, что задумали наши родители. И надеялся, что с божьей помощью так и будет.
Ее мама уже ждала меня, когда я вошел, рубашка промокла под дождем.
— Он снова с ней, — хрипло прошептала она. — Я чувствую на нем ее запах.