— Ты будешь жить.
— Что ж, обнадеживающе. Мне хоть приз дадут? Леденец? За спасение твоей жизни?
— Ты? — Он усмехнулся и присоединился ко мне на диване. — Спасла мне жизнь, дав тарантулу укусить себя?
— Продолжай! — По крайней мере, разговор отвлекал от боли. Слегка притуплял ее, хотя от факта, что в руке находится яд паука, я вся сжалась. — Если бы он укусил тебя, ты бы не смог работать.
Он, казалось, задумался.
— Хочешь сказать, что я, наконец, получил бы отпуск, в котором мне дозволяется спать больше трех часов?
— Ну, когда ты так об этом говоришь, — проворчала я и попыталась скрестить руки, но зашипела от боли в нижней части руки.
Тэтч снова схватил ее.
— Яд слабый, тут всего лишь опухшие дырочки от клыков.
— О, какое разочарование. Я спасла тебе жизнь и при этом даже не превращусь в Спайдермена.
— Везет как утопленнику, ну, может, в другой раз. — Он подмигнул. Это было мило.
Сидеть с ним на диване. Мои ноги на его коленях. Взгляд сосредоточен на его губах. Стоп! Стоп!
Я поспешно отвела взгляд, но недостаточно быстро: он поймал меня на том, что я пялилась, куда не следовало, и почувствовала себя полной дурой, что продолжаю так сильно желать его.
О чем это говорило? Кроме как обо всем?
Он был превосходен. Упорный. Прекрасный. И сражался с пауками ради девушки, которую бросил.
К черту все.
— Это ни к чему не приведет, — неубедительно произнес он. — Ты же понимаешь, верно?
Было такое чувство, будто он сначала вручил мне воздушный шар счастья всего мира, а потом проткнул его гигантской иглой.
Я была полностью повержена.
И хотя я знала, что нет никакой надежды на воссоединение, меня официально поставили перед этим печальным жалким фактом.
Меня всегда забавляли «такие девочки».
А теперь «такая девочка» смотрит на меня из собственного идиотского зеркала.
Я испустила долгий вздох и медленно кивнула.
— Это исключительно по работе, Тэтч. Ты знаешь, как важен для меня этот курс, как важно защитить диплом.
Он отвел взгляд, стиснув зубы.
— Родителей все так же не бывает рядом по большей части?
Я кивнула.
— И предполагаю, что в виду переизбрания твой отец захочет, чтобы ты снова присоединилась к его избирательной кампании?
В животе появилось болезненное чувство.
Для своих родителей я была трофеем. Чем-то блестящим и симпатичным, чем можно похвастаться перед семьями и заработать их голоса, показывая, как они могут растить ребенка в столь занятой жизни.
Ладно, я знала, что родители меня любили.
Просто они любили меня в собственной манере — единственной, о которой знали.
— Мне необходимо доучиться, — снова надавила я. — Рынок труда свирепствует, степень МВА мне поможет. Чем скорее я выпущусь, тем скорее смогу начать собственную жизнь подальше от всего этого. — Я подняла руки в воздух.