Она ожидала какой-то особенно язвительной насмешки, но Лаверн понимающе произнес:
— Неудивительно, Лиз. Сколько веков прошло. Каким был твой дом?
Во сне он был намного серьезнее, чем наяву. Лиза прикрыла глаза. Она каждую ночь видела во сне дом, сад и маму, но сейчас, когда Лаверн спросил, обнаружила, что знакомая картинка выцвела, поблекла и утратила жизнь. Все давным-давно прошло и закончилось, от ее мамы даже праха не осталось. Ничего нет. Она провела на Марсе больше времени, чем дома.
Она никогда не сможет вернуться по-настоящему. Только во сне — и утром подушка снова будет мокрой от слез.
— Я… — начала было Лиза, и по щеке тотчас же сбежала слеза. Она провела ладонью по щеке и ответила: — Прости. Я не могу сейчас об этом.
— Там наверняка было красиво, — без малейшей насмешки сказал Лаверн. Облачный город над ними растаял, и несколько мгновений Лиза смотрела в абсолютно чистое небо. Потом Лаверн поднял руку, и по синеве вновь побежали облачные нити.
— Смотри, — произнес фейери. — Похоже?
Облако соткалось в знакомый дом: старый, двухэтажный, еще дореволюционной постройки. Вечернее солнце брызнуло на облачную белизну радугой, и Лиза увидела знакомые стены из темно-красного кирпича, цветущую персидскую сирень под распахнутыми окнами, детскую площадку, белье, трепетавшее на веревках, словно паруса пиратских кораблей. Кажется, она услышала знакомый скрип качелей. Из чердачного оконца выбралась кошка, перепрыгнула на ветку сливы и, изящно подняв лапу, принялась вылизываться.
— Да, — прошептала Лиза. — Да, это он.
Это было невыносимое, рвущее на части чувство. Горло сдавило — она поняла, что сейчас умрет. Просто задохнется в слезах и своих воспоминаниях.
— В самом деле, красиво, — серьезно ответил Лаверн. Вздохнув, он поднялся, сел рядом с Лизой и взял ее за руку.
— Это сон, да? — спросила Лиза, и фейери кивнул.
— Конечно, сон. Наяву ты совершенно невозможное чудовище, а во сне с тобой вполне можно общаться как с разумным существом.
— Я не чудовище, — только и смогла выговорить Лиза. Облачный дом с сиреневым садом был настоящим, и она с затаенным желанием и страхом ждала, что откроется дверь, и во двор выйдут маленькая Лиза и мама.
— Я знаю, — с прежней серьезностью согласился Лаверн. — Но не могу так тебя не называть, уж такова моя природа. Не принимай близко к сердцу. Мы, фейери, были ужасно несерьезным народом. А теперь вот остался один я — и я тоже несерьезен.
Он погладил Лизу по виску согнутым указательным пальцем и сказал:
— Ты вернешься. Обязательно вернешься. И я вернусь.