Догоняю Алларда, касаюсь его предплечья рукой.
— Я ничего не знала о планах Хораса. Он обучал меня, использовал… пока я, дура, влюблялась.
Шелем останавливается. Чувствую, вижу, как он напряжён. Хочется всё отдать, чтобы вернуть его былое доверие, но сознаю весь кошмар собственных нереальных желаний.
— Поставил перед фактом в последний день. Куда я еду, зачем. Счастье разрушилось и, — обрывки фраз почти бессвязно летят, опережая друг друга, — я стала трусихой… Так сильно хотелось жить, но теперь готова и к смерти. Заслужила, я знаю. Прошу вас. Не молчите, пожалуйста! Для меня это худшее из наказаний.
Замираю, когда руки Алларда касаются предплечий. Они снова дарят тепло. Ему не противно дотрагиваться до меня — это хороший знак? Шелем совсем близко, но в его глазах стынут сожаление и тоска.
— Помнишь, что я тебе сказал? — спрашивает Аллард.
Молчу. Не знаю, о чём сейчас речь. В голове молоточками стучат слова о предательстве. Что он не прощает ложь, жестоко наказывает.
— Ейль рихим дарис, — произносит Аллард, а я не верю ушам. — Ты ведь знаешь леварский?
Киваю, не в силах ответить. Вскрылась вынужденная новая ложь.
— Мы поговорим позже, Лиама. Пока поправляйся.
Смиряюсь с решением. Аллард уходит, а вот Сантанэль неожиданно возвращается. Интересно, когда он успел выйти из зала? Впрочем, чему удивляться? Для меня важнее всего на свете были объяснения Алларду.
— Госпожа, вам не следует пока волноваться. Ваша формула крови ещё не устойчива, противоядие до конца не подействовало. Нужно время, отдых и сон. Аллард хочет видеть вас сильной, здоровой.
— Почему?
Понимаю, что мои вопросы кажутся глупыми, но ведь в них совсем другой смысл. Меня следует обвинить, наказать, но вместо этого отправляют выспаться.
— Ничего не могу вам ответить, — с улыбкой говорит врач. — Но не помню, когда видел правителя, переживающим за кого-то так сильно.
Может быть, это — любовь? Тихонько закрадывается нечаянная, нелепая мысль и тут же отметается в сторону. Шелем имеет полное право на месть и неизвестно, что он задумал.
Несмотря на разыгравшуюся трагедию, нахожусь в эйфории. Свобода! Больше не надо врать. Давние мечты о противоядии внезапно исполнились, подарив сладкое чувство здоровья. Это как же я привыкла к постоянной боли и слабости, что забыла о силе и бодрости?
А эти слова… «Ейль рихим дарис, Лиама.»
Замираю, а по щекам уже текут нежданные горячие слёзы. Аллард — благородный леварец. Он обещал, что не обидит, и не может взять слово обратно. Сухой тон, играющие желваки, сожаление в глазах и тоска, жалость.