Тетя Люся, пышная брюнетка, пахнущая французскими духами и громкая, как сто барабанов, работала в художественном салоне и много говорила о картинах. Марина любила картины, но от этих разговоров у нее болела голова и она хотела спать.
С годами Марина стала замечать, что с появлением в их доме Петровича она вдруг теряется и страшно глупеет. Наверное, в его глазах она выглядела смешной — так ей казалось. Когда он приходил, ей хотелось умереть — только бы он не видел, какая она дура. Что касается Петровича, его сердце переполняла нежность: своих детей у него не было, и его привязанность к Марине, которую он знал с первых дней ее жизни, доходила до страсти. Он целовал ее при встрече, дарил ей подарки и обращался с ней, как с маленькой, то есть любил. Но как раз это было хуже всего. «Я уже не ребенок, — хотела сказать она. — Я тебя люблю!» Но вместо этого она говорила: «Здрасти, дядя Юра. Как дела, дядя Юра?» И улыбалась. И краснела.
— А сейчас? — спросила Юля.
— Что сейчас?
— Сейчас ты его любишь?
— Не знаю, — сказала Марина и, подумав, добавила: — Иногда.
— Это как?
— Когда вижу — люблю. И потом еще три дня люблю. И еще неделю. Но это быстро проходит. А лотом снова вижу — и снова люблю.
— А говорила…
— Теперь это все равно.
— Почему?
— Я же говорю: это папин друг.
— Разве вы не будете встречаться?
— С папой? Наверное, будем.
— Ну вот, придешь к нему — и увидитесь.
— Приду куда? — спросила Марина. — К Кошке домой?
— Да, неприятно, — согласилась Юля.
Они вошли в подъезд и вместе поднялись на второй этаж. Марина вызвала лифт.
— Даже не могу себе представить, — грустно сказала она, — приду домой, а его там нет.
У нее был потерянный и несчастный вид. Марина развела руками, как тот старик у телефонной будки, и тихо сказала:
— Нет.
Юля молчала. Она не могла ей помочь. Никак.
— Нет папы, — сказала Марина.
И заплакала.
Мама так часто плакала, что оставаться дома было невозможно. Генриетта Амаровна тоже плакала и говорила:
— Так я и знала. Так и знала! Как в воду глядела! Марина позвонила Юле.
— Сегодня идем на американские горки, — сказала та.
— Зачем? — не поняла Марина.
— Помогает, — объяснила Юля. — Адреналин!
Смысл этого загадочного слова был Марине не вполне ясен, но она поняла главное: это помогает. — Глупо, — сказала мама: — Это самоубийство.
— Мама, пожалуйста. Не тут же сидеть: бабушка плачет, ты плачешь. А этот халат? А тапочки? Так же можно с ума сойти!
— А деньги? — грустно сказала Елена Викторовна. — У меня сотрудница, Мария Сергеевна, дочку замуж выдает: мы собрали, кто сколько мог. В долг, конечно. А до получки еще десять дней.