Неймдроппинг (Брагина) - страница 12
лишь бы только его вернули, лишь бы его до заутрени удержать, ну
а потом, если можно, и до вечерни, пальцами рану под крылышками
зажать, изображать любовные муки вчерне. Сколько тебе досталось
таких судеб, тальком присыпанных, больно фотогеничных, холмик
традиции или кукушкин хлеб, записей креп и записок в песочке
личных, выдала просто тебя на потраву их, имя оставила камешком
на пригорке, как далеко ни заводит подобный стих, соки морковные и
выжималки-тёрки, как далеко ни заводит, а ты молчишь, и черепки
остаются от каждой чаши, слов суверенности знает мальчиш-плохиш
цену, и ценники клеят зачем-то наши, знать не приходится, что там
тебе дано, в папке лежит под файлами «Вскрыть пивную», плещется
в ванне украденное руно, я ни к чему эту видимость не ревную. Было
бы горько, да ветрено и светло, было бы больно, да вышито здесь
канвою, в тексте царит одно мировое зло, и Белоснежке не выйти на
свет живою, выйдет в переднике чистить золой фарфор и серебро,
оставленное соседом. Как ты на чтение всех примечаний скор, что не
пойдешь теперь за душою следом.
28
Не прибиться к заветному брегу, не увидеть звезду впереди. 29
Все
влюбленные склонны к побегу, так что встань и куда-то иди. Не
увидеть, что мало и много на письме означают одно - открывается
взору дорога, под копиркой десятое дно. Не увидеть себя среди прочих,
прижиматься горячечным лбом к предпоследнему дну, впрочем,
прочь их – столько тела и книги кругом, отделение тела от книги и
деление четных страниц, и по вторникам носишь вериги, и по средам
вселяешься в «Риц», и спиваешься духоподъемно, и взыскуешь
из ряда их вон, светит сердцем горящим Мадонна с лакировки
советских икон. Так что встань и иди дальше пыли, невозможности
всё повернуть, и никто не напишет: «Мы были», и никто не напишет:
«Здесь путь, ну а там глубина и развилка, переулков последних
не счесть, бесконечная наша бродилка – оправдание наше и есть»,
и узнай по последнему слову, как тебя решено величать, а потом
вызываешь тревогу и несешь свои речи в печать, и пока остаются
зазоры между тем, что возможно, и что существует, и прячут Азоры
имя розы в соседском лито, можешь ждать преспокойно трамвая и
треножник любой колебать, и стоишь на подножке живая, и в косынке
сиреневой мать на крыльцо не выносит резное предначертанный
памятью том, остываешь в любви и в покое, черепахи плывут за
китом, и стоят они все одиноко, удержать себя вместе нет сил, не