— Юна, если этот момент ты решила выбрать, чтобы оспорить мою безграничную власть над тобой, то спешу сообщить, что это не самая удачная идея. — Он едва заметно прикрыл веки, пронзая меня ледяным взглядом насквозь. — Садись, — снова повторил он, и от угрозы, звеневшей в голосе, захотелось бежать.
Вместо этого я не спеша прошла вперёд. Прямая спина, отсутствующий взгляд — образцовая Хранящая.
Застыв в противоположном углу дивана, я стала ждать.
— Итак, продолжим с того момента на котором остановились. Думаю, мы пришли к обоюдному согласию, решив, что ты всё-таки хочешь жить и откажешься от глупых надежд остаться собой. Теперь ты — ратенмарка.
Я неторопливо повернула голову так, чтобы видеть наглое лицо ран Альрона.
— Насколько я помню, вы предавались похожим заблуждениям незадолго до того, как я позволила себе не согласиться.
Ран Альрон замер, уставившись так, словно я щёлкнула его по носу.
Если бы я сама могла посмотреть на себя со стороны, то, скорей всего, захлопнула бы рот руками в ужасе от того, что посмела дерзить.
Дерзить ратенмарцу!
Дерзить Проводящему!
Тому, кем восхищается вся Империя, пусть я и узнала об этом только круг назад. Дерзить после того как напала на него, зная, что впереди меня ждёт ужасное наказание!
Но, к собственному удивлению, я не чувствовала ни сомнений, ни сожалений. Внутри словно что-то… переключилось.
Может, странная камера оздоравливающего блока не только исцелила моё тело, но и сумела восстановить невидимые нити чести, гордости, самосознания, долга? Чего-то, ещё неизвестного мне и непонятного. Может, слова ратенмарца наконец заставили меня ответить ненавистной империи?
Страх при этом никуда не исчез, он всё ещё сидел глубоко внутри, я ощущала его там, на самом дне собственной сущности. Однако теперь, благодаря необъяснимой метаморфозе, я жаждала вытащить его на свет, желая увидеть его перекошенную уродством морду.
Если слова ратенмарца содержали хотя бы мизерную долю истины и я действительно хочу жить настолько, что готова забыть о родине и перейти в стан ненавистного врага, мне нужно было знать об этом. Нужно для того, чтобы отыскать храбрость покончить со всем разом. Поставить все точки. Выбросить, наконец, поразившую душу гниль наружу и уничтожить тело. Уничтожить, чего бы это не стоило.
Решимость моя пылала огнём. Да, я боюсь, но всё же наступлю на стекла, пройду по раскалённым углям. Пусть рука не готова подняться и поступить по совести, но мысли, вполне оформившиеся за две долгие дюжины молчания, были острее лезвия и, возможно, они и станут тем необходимым оружием, способным привести к желанной цели.