— Ты ис-спытываешь потребно-сть в физичес-ской близос-с-сти с другой птицей.
— А вот и нет. То есть, да… наверное, — растерялся он окончательно. — Но ведь птиц здесь нет.
— Мне жаль, Тенери.
— Да, я понимаю, что мы не можем вернуться. Ты говорил.
Я почувствовал его желание в очередной раз расспросить меня о случившемся, но Авис не стал.
— Значит, это так и будет продолжаться? — смущение тронуло голос.
— Думаю, да. Пока тебе придетс-ся обходитьс-ся, как любому другому подрос-с-стку.
— Как это?
«Вот же», — отругал я сам себя. Стоит тщательней выбирать какие мысли озвучивать. Последние месяцы уединения позволили мне расслабиться. Однако, пути назад не было. К тому же, ответственность за проблемы Тенери лежали целиком и полностью на мне, значит, и решение должен подсказать я.
— Ес-сли ты немного прилас-скаешь с-с-себя… там… рукой, с-с-станет очень приятно. Попробуй делать это днем и, воз-сможно, с-сны перес-станут так докучать.
Тенери пораздумывал над моими словами, а затем заерзал — снова хотел что-то спросить.
— А у тебя тоже так бывает?
Разговор нравился мне все меньше. Трудно поститься, когда перед носом машут аппетитным кусочком слабо прожаренной тушки.
— Увы.
— И ты тоже справляешься днем?
— Тенери, давай с-с-спать, — решил прекратить я собственную экзекуцию.
Всего лишь на миг на юношеском лице мелькнула обида.
— И правда, поздно… я согрелся и, пожалуй, пойду.
Тенери соскользнул с моего хвоста и, опираясь о стену, ушел в противоположный угол пещеры.
Кажется, я задел его, отказав в откровенном разговоре.
Мне пришлось утвердиться в подозрении уже на следующий день, когда Тенери ни разу ничего не спросил и не приближался ко мне в течение всего дня. Невразумительно что-то мычал на мои слова или отделывался односложными ответами.
На следующий день все повторилось…
Было совершенно очевидно, что Авису требовался друг и отец, с которыми он мог бы обсудить насущные вопросы. И он абсолютно не виноват в том, что воспоминания о сложном периоде испарились навсегда, оставляя подростка в полной изоляции. А я, единственный, с кем он может поговорить, отказал ему в этом только потому, что тема была для меня не удобна. Но ведь Авис в этом нисколько не виноват. Только я.
— Тенери, — заговорил я с ним вечером третьего дня, как только услышал, что птенец затих на своем ложе, — я не хотел тебя обидеть. Прос-сти. Прос-сто я чувс-с-ствую с-себя не в с-своей тарелке, — это была чистая правда. — Ты Авис-с, я Наг. Потомс-ства у меня никогда не было…
— Со мной не нужно обращаться, как с ребенком, — оборвал резкий голос.