Эта ночь показалась мне мучительно короткой, несправедливо короткой, жестоко короткой. Я проснулся от того, что малыш беспокойно елозил по мне, словно попав на галечный пляж, пытался отыскать более удобное место, чтобы камушки не впивались в кожу, и раз за разом терпел неудачу. Должно быть, от непривычного положения его тело затекло и не желало возвращать ему покой.
— Роскарус, — сонно прошептал птенчик, укрытый тяжелыми крыльями.
— Хочешь поднятьс-ся? — ему могла понадобиться помощь.
— Нет, — припухшее спросонья лицо уставилось на меня осоловелыми глазами. Тенери облизнул сухие губы и продолжил: — Опять эти сны…
Его зрачки, бездонные ото сна, раскрылись еще шире. Маленькое сердце ускорило бег.
Он желал. И не знал, как сказать об этом. И не был уверен, правильно ли поступает. Приму ли я его, или снова оттолкну с проблемой, мнение о которой он сложил не до конца?
Я прикусил язык, надеясь, что легкая боль приведет меня в чувство и позволит мыслить трезво. Больше я не мог отослать его или сбежать сам — это окончательно разрушит его доверие ко мне. А я… я не желал этого. Все, чего мне хотелось — потакать несносному мальчишке и исполнять все его желания.
Впервые за долгие годы я замер в растерянности, не будучи до конца уверенным, как поступить. Совесть и сердце боролись во мне за право поступить с Тенери так, как считали нужным. Но мнения были диаметрально противоположными.
— Только не уходи… — произнес птенчик, доверчиво заглядывая мне в глаза. — Вчера, — его щеки налились свежим румянцем, — у меня самого не получилось, — доверительно сообщил он и уткнулся носом в мое плечо.
Ценой неимоверного напряжения ни одна чешуйка на моем теле не шелохнулась, предательски показывая, как сильно владело мной искушение. Его власть надо мной стала непреодолима.
— Я могу с-с-сделать это для тебя, если хочешь.
— Хочу, — все еще пряча взгляд, отозвалось мое наваждение.
— Уверен?
«Поздно, Роскарус, ты и сам это знаешь.»
Тенери решительно кивнул.
Мерный шум прибоя раздавался вдалеке.
Мои руки медленно скользнули вдоль разгоряченной ото сна спины, от острых плечиков до поясницы, чувствуя, как напрягаются под моими касаниями мышцы, как дрожит сбившееся дыханье. Остановившись на изгибе поясницы, я позволил себе коснуться углубления позвоночника, соединив руки посередине. Незащищенная природой кожа горела и ластилась мягким бархатом.
Во рту пересохло.
Сердце Тенери тяжело ухало в груди. На щеках расцветала заря, пока полуприкрытые веки дрожали пушистыми ресницами. Я чувствовал напряжение Тенери. Зажатое между нами, оно каменело от приятного трения тел.