— Ты в порядке? — Спросил ректор, стоящий позади меня.
Отвечать не хотелось. Хотелось плакать. И вот если бы здесь не было герцога и Меринды, я с удовольствием исполнила бы собственное желание. Но, увы, оставлять одну меня никто не собирался.
— Эрик выжил. — Блеснул ректор осведомленностью. — Очень просил тебя привести.
Я безразлично пожала плечами. Выжил? Замечательно. Кеннет не будет изводить себя чувством вины до конца дней. А Лиам может гордиться, что вылечил практически труп. Я же видела, как призрачная дымка души боевика рвалась из тела. И только стазис остановил ее.
— Не вини себя, Стана. — Тепло произнес ректор. — Мне рассказали о том, как все произошло. Ты сделала невероятное, да. Но только для защиты.
— Вина? Герцог, поверьте, это последнее чувство, которое могла бы испытать ведьма. Хотя нет, не совсем последнее. Сразу за виной идут стыд, жалость и любовь.
Я говорила, не выплескивая каких-либо эмоций. Просто констатировала факт. Да, ведьмы не признавали наличие любви. Потому что знали, как получить то, что остальные называют любовью, искусственным путем. Более того, чтобы стать Верховной ведьма должна была разбить пять сердец. Хладнокровно. Без жалости. Без чувства вины. Сначала одарить мужчину своей нежностью, заставить отдать всю душу, всего себя, а потом — уйти, сильно ударив по самому больному. Считается, что на такое способна только та ведьма, которая достигла совершенства в контроле над собственной душой, разумом, телом и магией. И, разумеется, только она достойна занять место Верховной.
— Не лги. — То ли приказал, то ли попросил Аринский. — Ты не способна убить. Ты не убийца, Стана.
Я закрыла глаза. Потому что как раз это была самая настоящая ложь.
— Вы знаете, что случилось с моим вторым опекуном, лорд ректор? Официальная версия сердечный приступ. Неофициальная в принципе тоже. Только вот сердце его остановилось без естественных причин. Лорд был еще не старым, здоровым человеком. Он тщательно следил за собственным здоровьем. И тут вдруг — сердечный приступ. Неожиданно, да? Вы знаете, что мой прежний опекун — ведьма, которую Совет объявил Преступившей? Она действительно знала и умела то, о чем остальные не догадывались. И учила меня. Многому научила. В том числе и тому, как можно остановить сердце человека. Вот оно бьется. Негромко. Ритмично. Размеренно. А вот мой кулак сжимается — и оно останавливается. Без причины. Просто потому, что мне так захотелось. Я убила его. И сказала об этом Верховной Ядвиге, когда та приехала от Совета в качестве эксперта. Только ей. Только однажды. Она тогда улыбнулась и сказала, что сожаления и вина — удел слабых. А мой путь — дорога сильных. И после осмотра тела Ядвига сказала, что нет никаких следов моей магии. Я не знаю, соврала она, чтобы меня прикрыть, или следов и впрямь не осталось. Не знаю. Но сын лорда, которого теперь сделали моим опекуном, не поверил. Я приехала в его дом лишь однажды — летом на каникулы, как то предписывает закон. Он проводил со мной много времени, мы читали вместе. А потом лорд попросил моей руки. Мне было семнадцать. Я отказала. Я видела, как смотрел на меня этот парень. Я понимала, что делаю то, что необходимо, чтобы стать Верховной. На утро его нашли в кабинете. Висящем на петле под потолком. На столе — записка. Короткая, но емкая. "Она убила моего отца своей чудовищной силой. Она убила меня своим чудовищным равнодушием". Чудовище. Отличное определение для той, что не испытала никаких чувств, глядя на труп второго убитого ею.