Клэр — нет.
Теперь он сам не понимал, как у него хватило дух, как повернулся язык сказать — «прощай!». Как тело послушалось и как он смог уйти!? Наверное, не до конца верил, что уходит, не понимал; ждал, когда она остановит, крикнет — «вернись!». Этого ему очень хотелось бы; просто слова — «не уходи», — и он послушался бы, проглотил свою уязвленную гордость, и заставил бы ее сказать ему другие слова — голосом, полным изнеможения и неги, хриплым и срывающимся от страсти. Он заставил бы ее говорить все те ласковые слова, которые обычно говорят влюбленные женщины. Он заставил бы ее повторить то слово, от которого он стонал сильнее, чем от самой коварной и прекрасной ласки — «мой». Она назвала его своим, она ласкала и целовала его так ревностно, словно хотела своими поцелуями стереть все прочие с его губ, стереть память о них и саму мысль, что это может делать какая-то иная женщина… Как же она могла так запросто отказаться, отречься?
— Женщины! — яростно рычал Данкан, стискивая в кулаках ни в чем неповинную ткань роняя злые слезы. — К чему дарить любовь, если это всего лишь игра?!
Время тянулось бесконечно, воспламененный разум отказывался думать о чем-то и о ком-то другом. И другую женщину он воспринял как приведение — отпрыгнул в страхе, когда та зашла к нему, принесла воду для умывания.
— Позволь, я причешу тебя, господин, — ворковала она, протягивая нежные руки к Данкану, но он отстранил ее, не дал коснуться своих волос.
С этой девушкой ему было хорошо. Она билась и плакала от удовольствия, всхлипывала и извивалась, когда он снова и снова брал ее тело, громко кричала от удовольствия или выдыхала свое наслаждение рваными горячими вздохами — все равно.
Но с ней не было обжигающего слияния, единения, когда дышишь одним дыханием, когда наслаждение становится общим, и гулкой страшной пустоты после ее ухода тоже не было. Не было ощущения, что тебя порвали надвое и заставили жить дальше калекой…
— Не тронь меня.
На глаза девушки набегают слезы, она растерянно мигает, радость свидания тухнет тотчас, и Данкан отстраняется от нее еще дальше, как от увядшего цветка.
— Ты больше не любишь меня? — шепчет она, и Данкан отрицательно качает головой.
— Я никогда не любил тебя, — как завороженный, шепчет он.
Данкан всматривается в ее черты, рассматривает каждую точку-родинку на ее щеке, каждый штрих, каким природа нарисовала милое личико этой девушки, и удивляется сам себе, как мог довольствоваться этой женщиной. Ее красота, ее молодость и прелесть никуда не делись, он видел их и сейчас, но это… это была не Клэр, это была не та женщина, что ему нужна, не то!