Тут-то Анет, поначалу ошалевшая от грохота салютов, услышала и другое: тоненькие, беспомощные крики и вроде бы вой. Увидела крохотных, показавшихся игрушечными, артачащихся ящеров, а рядом совсем уж маленькие мечущиеся фигурки. И брезентовые куртки пожарных, волочащих с телеги помпу. И сломанными куклами лежащие на обочине… что-то. А еще вдарил запах: тяжелой, жирной, безнадежной гари.
Плюха, беспрестанно, на одной ноте ревя, будто оплакивая кого-то, прошлепал лапищами по разлитым с хлопьями сажами лужам, свернул у неуместно нежных кустов цветущего жасмина и какой-то статуи, и настоящее — горячее, удушливое, выжимающее пот, до краев переполненное ором и вонью — накрыло, как крышка кастрюлю.
Кажется, из кареты Ани все-таки вылезла и даже укладку вроде бы вытащила, поплелась за Кайреном — он бежал, но Сатор почему-то все равно болталась в шаге за его спиной. Собственно, только эту спину девушка и видела, а все остальное кусками, вырванными, но тут же забывающимися. Это она уже потом вспомнила шлем пожарника, почему то валяющийся в луже — их, луж, вообще вокруг было, словно недавно ливень прошел, хотя дождь три дня назад прошел. А еще толстые, рубчатые, смахивающие на муляж трахеи шланги кругом — Анет об них то и дело спотыкалась. И паренька в алой СЭПовской куртке, скрючившегося возле чьей-то чужой кареты. Водителя, наверное, уж слишком засаленной эта куртка была. А еще, в сторонке, на травке, человека, согнувшегося в позе эмбриона, прикрывающего виски кулаками. Хотя нет, не человека, конечно. Ведь человек не может… обуглиться. Ведь не может, правда?
Нелдер, оказавшийся очень близко и почему-то не спиной, а лицом, вцепился Ани в плечи, тряхнул, как бабушкин терьер Масик пойманную крысу, заорал. Сатор отчетливо видела — орет, даже слышала его. Вот только понять, что именно, не могла. Вместо чужого голоса в ушах был лишь тоненький, тошнотворный писк. Кайрен скривился, махнул на что-то сзади находящееся, отпустил, снова спиной повернулся. Анет по-прежнему его не слышала, но последнюю фразу поняла: «Хоть под ногами не болтайся!». Она даже обернулась, посмотрела, на что «корсар» указывал — родная карета стояла неподалеку кривовато, боком. Даже не до конца стертую надпись: «Обгоняй рес… Кому-то нужны твои…» — удалось рассмотреть. А, главное, дверца ее была распахнута, а за ней, за дверцей, темнело уютное тихое нутро.
— Посторонись, дочка, — добродушно прогудел седоусый пожарный, чувствительно пихнув Сатор в бок. — Шла бы ты отсюда. — И пошел, почти побежал куда-то, больше никакого внимания на Анет не обращая.