— Она странная, — ответил второй, — хочу понаблюдать.
Низкий и будто бы густой, его голос совсем не походил на человеческий.
— У нас другое задание.
Я обвисла в удерживающих меня лапах, очень достоверно изображая бессознательное и полумертвое тело сломленной жертвы и слушала, очень от этого страдая. Голова болела так, что даже бок обиженно притих.
— Я знаю.
Я попала в плен. Именно я. В плен к стремным дядькам. Я.
И вот тут возникало сразу три вопроса: И почему я такая невезучая? И почему не побежала искать убежище и прятаться, когда была такая возможность? И можно ли первый вопрос считать ответом на второй?
Они не разожгли костер, не разбили лагерь, даже не выставили дозорных, а меня просто привязали за ногу к дереву, чем и ограничились.
— Мы не имели права бежать! — в ночной темноте было сложно разобрать, кто из двоих темноглазых говорит, но мне почему-то казалось, что это тот, который не хотел меня тащить с собой когда они отступали в лес.
— Тебя ранили, — спокойно заметил второй, — ты был не в состоянии контролировать свою часть отряда. Я чувствую, что даже сейчас ты с трудом удерживаешь их.
— Алани промахнулись, — огрызнулся раненый.
— Мы не знаем, сколько еще зарядов у них осталось. Ты ослаблен, второй удар должен был убить тебя.
В ответ послышалось злое рычание.
Они, конечно, не знали, что у оборотней было всего три кристалла и судя по всему, теперь их осталось только два… а у Свера появились большие проблемы, так как гуманоидов было тоже двое, что исключало любой шанс на повторный промах.
— Мы должны были держаться до последнего. Это наш долг, — непримиримо прохрипел первый. Ему было больно, отчего слова делались очень неразборчивыми.
Голова у меня болела не переставая, а переводчик продолжал работать. Почти дымился, но упрямо не хотел отключаться.
— Это наша ошибка, — не согласился второй, — именно нетерпение является причиной наших поражений.
— Те слухи, о твоих предках, это ведь правда? — в голосе раненого слышалась злая усмешка. — Что среди них был человек. Грязная кровь. Ты ведешь себя не как достойный сын высшего Кара. Что за хозяйка могла осквернить себя связью с человеком?
— Ты обвиняешь меня? — от угрозы, проскользнувшей в холодном голосе, мне сделалось не по себе. И не только мне, раненый сбавил тон и почти мирно произнес:
— Я ранен, я не могу тебя обвинять.
В воцарившейся тишине было очень хорошо слышно, как сопит войско этих двоих. Пока главные выясняли отношения, простые монстры отдыхали. А я страдала, боясь шевелиться и глубоко дышать. С каждым неосторожным вдохом бок напоминал о себе горячей болью, мне было плохо, страшно и хотелось пить.