Адеолу невероятно веселили эти попытки, и после визитов она с удовольствием обсуждала их с миссис Пинс, попивая на кухне горячий кофе с молоком. Компаньонка прониклась к нему симпатией, и теперь ее нередко можно было видеть с чашечкой обжигающего напитка. Изредка по вечерам в гостиной к ней присоединялся и мистер Свенсон, неторопливо делясь новостями. Жизнь постепенно входила в привычную колею, хотя и разбавленную практически полной изоляцией и неторопливостью течения жизни на юге. Ничего странного больше не происходило, в спальню к Луизе больше никто не проникал, а тихое пение по вечерам стало столь привычным, что девушка уже не могла без него уснуть. Близился сбор урожая, и местные плантаторы погрузились в работу, объезжая поля. Замерла светская жизнь, остановились званые ужины, балы и пикники, и Луизе, как бы ни хотелось ей собрать местное общество на ответный бал, оставалось лишь строить планы и представлять, как она будет устраивать свой первый в Луизиане раут.
За прошедший месяц она успела изучить поместье вдоль и поперек. Рассмотрела все комнаты в «Магдалене», исключая покои мистера Уоррингтона, и теперь немало времени проводила в саду — так она назвала немногие розовые кусты и заросшие клумбы на заднем дворе. Под ее неусыпным контролем сад постепенно преображался, а Франческа, похвалив ее труды, пообещала прислать несколько саженцев роз и клубни лилий.
Все вокруг дышало миром и покоем, и Луиза была бы совершенно счастлива, если бы не одно «но»: она стала замечать мистера Уоррингтона. Она видела его, и это приводило в смятение душу. Он был повсюду: в гостиной, заливисто хохоча над очередным рассказом мистера Свенсона, во дворе, отдавая приказы слугам, в столовой, между блюдами коротко делясь новостями с полей, которые можно было поведать дамам. Луиза видела его, слышала и чувствовала. Его запах преследовал везде, занимая каждый уголок дома, заставляя удивляться тому, как она раньше не замечала его, не ощущала, не дышала им! Луиза совершенно точно могла определить, где и как давно он прошел, как гончая, идущая по следу, втягивая воздух. Иногда она замирала у лестницы, ведущей на его этаж, чувствуя себя, как девушка из сказки про чудовище, которой было запрещено подниматься в закрытое крыло замка. Эти мысли обычно приводили в чувство, заставляя улыбнуться: в самом деле, кто накажет ее, если она поднимется и посмотрит, как и чем живет Томас Уоррингтон? Но всякий раз стоило этим бунтарским мыслям появиться в голове, как Луиза тут же одергивала себя, напоминая, что ей не место в спальне мужчины, пусть даже и сам мужчина находится на несколько миль дальше. Она украдкой любовалась им, чувствуя, что все глубже проникается к своему опекуну чем-то большим, нежели просто симпатия.