Были серьезные опасения, что не сдержусь я и расплачусь.
Недолго позвякав ключами, Тугарин повесил их на крючок, рядом с дверью, в недосягаемом для меня месте, будто бы издеваясь. Я лежала не шевелясь, ждала пока он не уйдет, потом еще немного — просто для порядка и на всякий случай. И лишь убедившись, что Змей меня покинул наверняка, медленно села на постели…хотя, какая это постель? Ни перины, ни одеял или подушек — только тонкая подстилка и прохудившееся в некоторых местах покрывало.
Повезло очень, что Водяной меня сразу высушил, будто играючи, всего-то подув мне на макушку: высушил и волосы, и одежду, и даже сапог…сапог, к слову, так и остался у Водяного. Один я в реке потеряла, вместе с Марькой, а второй мне был уже без надобности — босой и то удобнее.
Не помоги он мне, сейчас бы мерзла на сквозняке. Не то, чтобы я так не мерзла, но прекрасно понимала, что мокрой мне бы здесь совсем туго пришлось. Ребенком я была не болезным, дядька выправил да закалил, но даже его уроки не спасли бы меня от переохлаждения.
Зябко поджимая ноги, я дошла до двери, честно попыталась дотянуться до связки ключей — ржавых, длинных и каких-то даже хищных, в неверных отсветах магических факелов будто бы щерящихся на меня резкими бороздками. Выпачкала рукав в сырую ржавчину — старыми здесь не только ключи были и ободрала локоть в кровь, когда раздраженно руку из решеточного плена возвращала.
Это можно было считать последней каплей. Я и так многое вытерпела, не сорвалась, потому что понимала, что побег от жениха — серьезная повинность и мне за нее ответ держать предстоит. Но…не настолько мой проступок был страшным, чтобы меня узницей делать и в темнице запирать!
Я не заслужила!
Пнув проржавелые, как и все здесь, цепи, я больно отбила пальцы о железный, тяжелый ошейник и разрыдалась, свалившись на пол рядом с возмущенно звякнувшими кандалами, что зловеще вспыхнули полустертыми, защитными рунами на мой раздраженный взгляд.
Использовали их в прежние времена судя по всему часто, а потом вот забросили…давненько забросили, если быть совсем точной.
Слезы еще не высохли, а я, вытирая нос рукавов (увидели бы нянечки чувств бы лишились) уже полезла под кровать, смотреть, к чему эти цепи крепились.
Крепились они к внушительному кольцу. Шикорому, надежно вбитому в пол…
— Это ты тут что ли буянишь? — тоненький, срывающийся на писк голосок, меня напугал. Изрядно струхнув, я дернулась, ударилась затылком о кровать, стальную, тяжелую, будто вросшую в камень, и выползала тихо постанывая, потирая шишку и ругаясь.