Я сказал, что это особый вид людей. Они рождаются не такими, как мы.
– Почему?
– Ты знаешь, что такое гены, Синди?
– Немножко знаю. Мы совсем недавно начали это проходить.
– Гены – это то, что определяет, какие у нас будут дети. У тебя глаза карие, потому что у меня гены для карих глаз, понимаешь? Но иногда в передающихся по наследству генах возникают изменения, и тогда получается что-нибудь странное. Желтые глаза, например. Это называется мутацией. А мутанты – это люди, у которых в прошлом с генами случилось что-то необычное, может быть, пятьдесят, сто или триста лет назад, и эти изменения стали постоянными, а потом передались от родителей к детям.
Скажем, гены умения летать, как вот у них. Или гены блестящей кожи.
Мутации бывают самые разные.
– А откуда мутанты взялись?
– Они всегда были.
– А почему никто никогда о них не говорил? Почему про мутантов нет в моих учебниках?
– Чтобы что-то попало в учебники, нужно время, Синди. Твои – были написаны десять или пятнадцать лет назад. Тогда люди еще очень мало знали про мутантов и никто о них много не говорил, особенно с детьми твоего возраста. Мутанты еще прятались. Они жили в отдаленных местах, таились и скрывали свои способности.
– А почему они больше не прячутся?
– Потому что им больше не нужно прятаться. Времена изменились. Обычные люди стали принимать факт их существования. За последнюю сотню лет мы избавились от множества предрассудков. А когда-то любой, кто хоть немного чем-нибудь отличался, мешал другим людям. Любые отличия: цвет кожи, религия, язык – из-за всего возникали трения, Синди. Теперь, кажется, мы научились принимать людей такими, какие они есть, даже тех, которые на нас не похожи. Теперь мы даже принимаем людей, которые не совсем люди. Как мутанты.
– Если ты принимаешь их, – спросила она, – тогда почему злишься, когда Эллен ходит гулять по берегу с этим?… Я не знаю, как его зовут.
Сразу после рождественских праздников друг Эллен вернулся в колледж.
Тим его зовут. Учится на первом курсе в Корнеллском университете. Я думаю, Эллен тратит слишком много времени на длинные письма, но что я могу поделать?
Жена считает, что нам следует держаться с ними недружелюбнее. Они здесь уже полтора месяца, а мы лишь обмениваемся формальными приветствиями: киваем друг другу при встрече, улыбаемся, но не более. Мы даже не знаем, как их зовут. Я сказал, что мне и так неплохо, но ладно, мол, давай сходим и пригласим их к нам в гости.
Мы двинулись к дому, где живет семья Тима. Дверь открыл мужчина совершенно неопределенного возраста: от тридцати пяти до пятидесяти пяти.