— Детонька, ты б поосторожней с ними! Не ровен час, упадёшь, расшибёшься. Пусть им. Живут и живут. То ж мыши, а не страховидло какое.
— А ежели страховидло?
Весея захохотала:
— Ох, выдумщица! Наслушалась, небось, бабкиных сказок, — старушка потрепала меня по голове мучной рукой, оставив белёсые следы на волосах.
Правду молвит, наслушалась. В детстве наслушалась, а позже ещё и насмотрелась всяких чудес. Да никто ж не верил. Только Серый, сначала самый близкий друг на белом свете, а потом и верный муж, ни словом ни взглядом не упрекнул, не обозвал лгуньей. Шёл со мной рука об руку, крепкое плечо подставлял, когда оступалась. Видел то, что видела я. Но не знал, не желал понять главного: мы с ним вдвоём только и остались. Ни в Яви ни в Нави (7) для нас места нет. Боги? Да чтил ли кто тех богов? Так, поминают всуе, по привычке больше. Леших да домовых не разглядели бы, даже станцуй они ручеёк под самым носом. Один только страх заставлял людей верить. Где он — там и о защите пращуров просят, из старых легенд выуживают, дают восстать из памяти родным ликам. Может, только страх и остался. Только им они…мы выжить сможем, чтобы не забыли, не похоронили их…нас люди в памяти раньше срока.
— Доченька, что взгрустнула?
— Да так, ничего. Старую сказку вспомнила. Невесёлую. Страшную.
— Не печалься, детонька, сказки они на то и сказки: тьфу и забыл. Тьфу и забыл. И меня так же забудут.
— Пойду я. Там… мыши. Летучие. На чердаке.
И почему же горло так сжимает и даже грязного нечистика жалко?
На чердаке ничего не изменилось. Анчутка недоверчиво сопел, пыхтел, ворчал, но всё-таки высунул розовую сморщенную лапку и втащил пирог в укрытие. Я не мешала. Присела рядом и задумчиво жевала второй:
— Гадишь?
— Помаленьку.
— Шкодишь?
— Бывает.
— Старушке жить не даёшь?
— Ну так…
— Как?
Бесёнок замялся.
— Отвечай, когда спрашиваю. Донимаешь старушку? Перед глазами маячишь?
— Маячу, — покаялся бесёнок.
— В ушах звенишь?
— Звеню…
— В ногах путаешься?
— Путаюсь…
— По окнам стучишь?
— Стучу…
Вообще-то, не так уж и страшно.
— А мирно жить сможешь?
Анчутка не поленился выглянуть из своего укрытия, чтобы посмотреть на меня, как на полную дуру. Убедился, что я не шучу, и заключил:
— И не подумаю!
Ну, на нет и суда нет. Я цепко схватила его прямо за мокрый приплюснутый нос. Беспятый так и не понял, откуда в простой деревенской бабе столько силы и ловкости. Испуганный, уменьшившийся до пяди (8), он упирался и возмущался, пробовал кусаться, но, кажется, становился тем слабее, чем меньше я его боялась. А не боялась я уже совсем.