— Привет, — почесывая макушку и изрядно теряясь, здоровается Антон, продолжая держать в своих руках небольшую плетеную корзину и внушительный букет. — С праздником.
— Спасибо, — не понимая, что же тут происходит, не тороплюсь принимать протянутые мне цветы. Мы молча переглядываемся, и ни один из нас не спешит пуститься в объяснения, пока из гостиной раздается бас моего свекра.
— Где он? — верно распознав причину появления Павлова на пороге отчего дома Медведева, сокрушенно интересуюсь я.
— Не смог прилететь. У Ритиного отца сегодня ночью случился инсульт, — смущенно, сообщает Антон, потупив свой взгляд. — Возьми.
Я забираю букет, не замечая ни его красоты, ни исходящего от лепестков аромата, и откладываю его на обувную полку, ни чуть не беспокоясь о том, что стоящие на ней ботинки Павла Степановича испачканы песком и грозят испортить гофрированную бумагу.
— Отлично… — потирая глаза своими немного дрожащими пальцами, подвожу я итог, с трудом сдерживая ярость. — Просто великолепно!
— Маш…
— Молчи, ладно? Ни слова не говори, — пресекая его попытку отбелить лучшего друга, выставляю перед собой ладонь. — Для его поступка вряд ли существует оправдание!
* * *
Семен забрался с ногами на бабушкину кровать, и положив под свою щеку ладошку, молчаливо наблюдает за суетящимся на постели щенком. Его слегка припухшие глаза и красные пятна на щечках подтверждают мои самые страшные опасения. В свой день рождения мой ребенок горько плакал, болезненно переживая предательство родного отца, не посчитавшего нужным заранее поставить меня в известность о перемене в своих планах. Не знаю, сумела бы я хоть немного сгладить эффект, подготовить ребенка к тому, что его главное желание сегодня не сбудется, но киньте в меня камнем, если заставлять малыша томиться в ожидании, чтобы потом разбить его надежды на сотни мельчайших осколков — не самое низкое действо, на которое, вообще, может быть способен человек.
— Как думаешь? Что это за порода? — заметив мое появление, слабо интересуется Сема, подтягивая к груди коленки. Я устраиваюсь рядом, наблюдая за маленьким комком, с опаской переводящего свой взгляд из стороны в сторону и легонько касаюсь его за ушком.
— Золотистый ретривер, — стараясь не думать над тем, что предпочла бы наблюдать, как по моему паркету разгуливает пекинес или шпиц, отвечаю я сыну. — Не передумал называть его Тотошкой?
— Ни какой он не Тотошка, — слабо улыбается мальчишка.
— Тогда, может быть Персик? — на что Семен лишь отрицательно качает головой. — Арчи?
— Пусть будет Дюк?
— Как скажешь, это ведь твой пес, — погладив Семена по голове, и не думаю спорить.