Баушку Снежка очень любила, ей всегда нравилось бывать на Урале, она даже детство свое только здесь и помнила, в остальном память как отшибло, и сейчас девушка ясно понимала, что без сожаления оставит свой приазовский городок, свою скучную учебу. Вот надо же, всегда мечтала учителем быть, поступление в область тяжело далось, а сейчас как подумает о том, чтобы вернуться в университет, так и давит что-то горло, першит, словно песка наглоталась. И слезы душат.
А вот мысль о том, что навсегда она среди гор останется да ещё не на краткий миг обычной жизни, а духом призрачным… эта мысль бодрила, от нее Снежка хмелела, будто от крепкого вина, и сердце ее билось сильнее, и даже словно крылья невидимые распахивались за плечами. Не хотелось исчезать, не хотелось обычною жизнью жить, как все люди, не хотелось замуж за обычного парня. Сказки хотелось. Пусть даже и страшною сказка та может оказаться.
Одно печалило — по родителям скучать будет, по сестренкам. Поцеловав спящую баушку в щеку, Снежка смахнула набежавшую слезинку и пообещала себе почаще к дому этому прилетать вместе с вьюгами-метелями.
А потом отошла на носочках к занавескам между комнатами, оглянулась с щемящей грустью, и со вздохом шагнула во мрак прихожей, где у печки дремал Уголёк, наглый черный котяра, который был точной копией своего предшественника, его Снежка помнила с детства и сильно скучала, когда он умер. Сестра ее тут же баушке нового котенка притащила, чтобы той не так тоскливо было, и к новому Угольку все очень быстро привязались, даже думалось иногда девушке — а вдруг это тот, прежний кот, вернулся? Не зря же люди говорят, что у них несколько жизней.
— Иди, не бойся, — тихо сказал кот, сверка глазищами. Потянулся, выгнулся дугой, усами пошевелил. — А я присмотрю за нашей Федосьей Ильинишной, присмотрю… А там, может, и в гости пожалуешь…
— Присмотри, — попыталась улыбнуться Снежка и присела, чтобы погладить Уголька. Шерсть его была мягкая, шелковистая. Он потерся о ладонь и замурлыкал, совсем как обычный кот, будто и не говорил только что человеческим голосом.
А Снежка метнулась к сеням, пока не передумала, и там ее ветер встретил, бросил горсть белой холодной крупы в лицо, и показалась она колкими хрустальными осколками. А девушка, выйдя во двор, лишь удивленно огляделась — откуда метели было взяться? Небо чистое, звездное, видать, это опять какие-то духи балуют. Несет и несет, вот чертовщина!
Тут про одежду, подарок Метелицы, вспомнилось, пришлось в чулашек вернуться — там в сундуке все лежало. Снежка зашла, присматриваясь — но старичка-домового видно не было, видать, не стал ее смущать. Она быстро переоделась, путаясь в застежках, едва разобралась, как кофточку подпоясать правильно, и снова выскользнула на крыльцо. А потом, вместо того, чтобы тяжелый засов на высоких воротах дергать — ведь можно было, громыхая длинной палкой в пазах половину улицы перебудить! — привычно перелезла через забор со стороны палисадника, заросшего малиной. Совсем как детстве! Правда, тогда не было на Снежке длинных юбок и меховых воротников — все же жутко неудобно… И пока она ногу перекидывала через забор, едва в малинник не загремела, в последний момент зацепилась руками и смогла подтянуться… Спрыгнула с глубокий сугроб, и холодом обожгло лицо. Встала, отряхнулась, выбираясь из заноса, обернулась на миг, печально глядя на темнеющую крышу такого родного, но уже далекого дома, и уверенно зашагала по улице в сторону Медведь-горы.