Руки ее скользнули по покрытой инеем сухой траве, закружилось все вокруг, и сердце едва из груди не выскочило, но ожидаемого падения не произошло. Словно какая-то невидимая сила удержала девушку и прижала к камню. Иней холодил кожу, но это было приятно, и Снежка уже более не сомневалась — юркой ящеркой она скользила по тропе, цепляясь то за корни сосен, что плетьми свисали с вершины, то за острые выступы и скальные наросты, то за трещины, что змеились по серому граниту, сверкающему от снежного крошева.
То и дело Снежке попадались широкие карнизы, на которых можно было передохнуть, полюбовавшись панорамой гор, покрытых тайгой, синей-синей в сгустившихся сумерках — и когда это они успели наступить, если только что утро разгоралось на небесах волшебного леса? И расстилался он под горой лиловым морем, и сходила на него ночная тьма, и свет ярких звезд казался слишком ярким, неземным. Волшебным.
Клочья белого тумана плыли над рекой, поднимались из оврагов, заросших орешником, и сверкающая извилистая лента Юрюзани, перечеркнутая тремя мостами, казалась присыпанной алмазной крошкой. Сверкала она, змеей уползая за горы, и рядом с ней, повторяя каждый изгиб, ползла серебряная змея железной дороги. С щемящей тоской смотрела Снежка на скользящие в даль рельсы, понимая, что больше никогда не поедет прочь, никогда не увидит степь.
Впрочем, тоску эту нужно гнать, незачем грустить о прошлом. Ведь у Снежки впереди новая жизнь — прекрасная и волшебная, наполненная чародейскими плясками у зимних костров, песнями вьюги и колыбельными северного ветра. За такую жизнь ничего не жаль, ведь навсегда остается Снежка среди высоких скал да бурных горных рек, навсегда остается в объятиях своего зимнего царя. Разве не об этом она всегда мечтала?
И в этот миг будто бы рядом он оказался — дымкой туманной, снежной змейкой, что скользнула к подолу платья, ветром холодным, что огладил щеку и шею. И не было жутко, не было больше страшно. Верилось — чтобы ни случилось, муж ее навсегда рядом. И всегда защитить сможет от любой беды.
И плескалось синее море тайги, и носились над ним белые вихри, и сверкала лента реки, и светилось призрачно серебряное блюда заводского пруда. А над всем этим снежным миром искрились на черном шелке небес яркие звезды. Лился свет луны — острая, словно серп, она плыла над горами, то и дело прячась в облаках, но затем быстро выныривая из-за них, чтобы снова смотреть с вышины на предгорья.
Снежка, отдохнув, снова принялась спускаться, осторожно держась за камни, и чудесным образом находила путь, даже если тропа обрывалась, и не было видно, куда поставить ногу. Подол сначала путался и сбивался, мешая идти, но вскоре девушка с удивлением поняла, что старинный наряд исчез, а она снова в своих брюках и короткой курточке — тех самых, в которых покидала бабушкин дом той загадочной крещенской ночью, когда открылись перед ней дороги в чародейскую чащу. После того, как Снежка столько времени провела на Той Стороне, она пообвыклась, и длинные юбки и тяжелые шубы с платками стали привычнее обтягивающей, не слишком теплой, одежды. Но представив, как родня удивилась бы, увидев ее таком сказочном наряде, в котором она гуляла по туманным лесам, лишь улыбнулась — да уж, в обычном мире в джинсах спокойнее.