Отец посмотрел хмуро, взгляд колючий, без тени юмора. Он не шутил только что, и это повергло Фрэнки в пучину бессмысленного протеста. Она не могла в глаза сказать отцу «нет». Он продолжал подавлять взглядом — запрещал опускать глаза во время беседы, — и Фрэнки чувствовала, как вдавливается «волшебная кнопка» внутри. Но кое-какие слова очень больно задели ее за живое, и она сжала зубы и выпрямила спину, а потом произнесла холодно:
— Мне жаль, что твои дети разочаровали тебя. Да, я заслужила твои слова. Но не смей унижать Роберта. Он добрый, умный, талантливый. Лишить Роберта поддержки, наследства — значит, укатать в асфальт его мечту стать музыкантом. Егерь и мизинца его не стоит! Кем ты восхищаешься? Бабником, который открыто изменяет своей невесте? Который не имеет ни кодекса чести, ни души? Даже странно, что он не твой сын, вы с ним одного поля ягоды — волчьи ягоды.
Глаза отца загорелись опасным хищным светом. Значит, Сатана переставал контролировать уровень своего бешенства…
— Если ты откажешься, я перепишу все, чем владею, на Максима! Составлю завещание только на его имя, и после моей смерти к нему уйдет «Тара»! К нему все уйдет! Ни тебе, ни Роберту не достанется ни рубля. Будешь прыгать босоногим волонтером по африканским пустыням в поисках малярии! — он орал так, что у Фрэнки стыла кровь в венах, но она все равно пропищала:
— В контракте это не оговорено! Там указана потеря «Константы», но ни слова о «Таре».
— Не напрашивайся… Ты меня знаешь. Составлю новый контракт, который будешь подписывать слезами.
Она всегда проигрывала в словесной дуэли с отцом. Даже если поначалу появлялся запал противостоять ему, то отец быстро его тушил.
Вот и сейчас. Он оскорбил, унизил, а она не может ответить тем же. Но тем не менее Фрэнки каким-то чудом держалась и продолжала смотреть в глаза отцу, давая понять, что он ее не убедил на этот раз. Хотя на самом деле ей просто было страшно открыть рот. Она продолжала молчать и хмуриться, чтобы отец перепутал ее со стойким оловянным солдатиком. Хотелось отвоевать хотя бы минут пять мнимой храбрости перед тем, как выбросит белый флаг.
Постепенно отец успокоился и, поправив галстук, снова потянулся к почти пустому бокалу.
— Подпишешь? — спросил он.
— Мне нужно подумать… Я категорически против пункта о том, что должна потерять девственность к Новому году. Это насилие над моей личностью.
— Пункт останется.
— Но у меня ведь даже парня нет!
— Самое время найти. Тебе уже восемнадцать. В твоем возрасте средневековые женщины целый выводок детей воспитывали… тех, которые выжили.