Не знаю, что бы я стала делать, если бы в этот момент в палату не вошел Незнающий. Осмотрелся, кивнул.
— Нормально. Хорошо другой раз быть накоротке с Министром здравоохранения и Главным врачом Склифа.
— Так вот почему я оказалась здесь.
— Да, моя дорогая. А то бы валялась сейчас в палате на восьмерых в местной больничке. Наташа, вы совершенно правильно сделали, что сразу позвонили мне. Какая-то совершенно дикая история. И так не вовремя… Уж всего ждать было можно. Любых страстей, начиная от заложенной бомбы до снайперов на соседней крыше, но такого… Вечно ты, Мария… М-да. И что это на Перфильева нашло?
Наташка опередила меня с ответом.
— Это совершеннейшее недоразумение, Максим Александрович. Он не хотел… — и вдруг закончила умоляющим, каким-то униженным тоном, таким странным в ее устах. — Нельзя ли похлопотать, чтобы его отпустили из тюрьмы? Под подписку или еще как-нибудь? Он ведь не нарочно… Это я во всем виновата! — не выдержала, заревела в голос и выскочила из палаты.
Максим потоптался и сел на ее место.
— Почему это она считает виноватой именно себя?
— Она поругалась со мной, я — в обморок. А тут все и произошло. Может из-за этого?
— Ерунда какая-то… А ты-то чего, голуба душа, с детьми что ли никогда не ссорилась, чтобы так реагировать на их выкрутасы?
— Да нет. Не в этом дело. Мне, понимаешь, позвонили…
Глаза Максима сузились.
— Неужто твой дружок из ФСБ?
— Он самый. Не представлялся, конечно, но пообещал смешать с дерьмом, причем в самых доходчивых выражениях. Да, а перед этим звонил другой. Тот, знаешь ли, даже представился. Крутых, говорит, Леонид Иванович. Этот посоветовал детей беречь. Хорошие они у вас, говорит. Сука!
Максим успокоительно похлопал меня по руке, лежащей поверх одеяла. Потом задумался, покусывая ноготь.
— Странно. Это что ж получается? Они, что ли, не договорились, кому звонить и что говорить?
— Не знаю я, Максим. Не знаю! Пойми, сейчас совсем не этим голова занята.
— Да… История… Перфильев в кутузке… И воспитатель твой ни за что, ни про что… Теперь и на даче-то этой тошно будет после таких дел.
— Да черт с ней, с дачей! Ведь люблю я его, а он там при смерти лежит! А я тут, как бревно! О господи!
Максим растерялся, а я, похоже, все-таки смогла заплакать, хотя выходило это так мучительно и неловко, что лучше б не выходило вовсе. Как же больно! Как страшно и больно! Ну почему все у меня вечно так?! Да и у Ивана… Мало ему Энских дел, так еще это! Глупо, до обидного глупо! Васька… Всегда такой милый, добродушный… Даже тогда, когда и следовало бы применить силушку, предпочитавший все спустить на тормозах, на хохмачестве. Что с ним-то случилось? Как же все сплелось, скрутилось. Не распутать… Полный букет радостей земных! Полный?! Господи!