Быстрый топот ног потонул в грохоте выламываемой двери, а я все еще, сидела посреди сотрясающейся кровати оцепеневшая и полубезумная.
— Скорее!
Ну что еще-то скорее? Я через это окошко точно не выберусь, хоть и стала тощей как дворовая кошка — голова пролезла, значит и все остальное пройдет.
— В угол, к стене. Скорее!
Ахмед стянул меня на пол, прижал и через мгновение набросал сверху матрас и все остальное с моего импровизированного ложа и Васькиной кровати. Я не понимала зачем до тех пор, пока в щель, образовавшуюся между косяком и все еще прижатой кроватью дверью не полетели пули.
— Прекратить! — это Кощей. Только он умеет орать, не повышая при этом голоса. — Если зацепите мальчишку, придушу собственными руками!
— А мальчишки-то и след простыл. Ищи свищи, — проворчал у моего уха Ахмедов бас, и он зашевелился, высвобождаясь из-под груды постельных принадлежностей.
Но торжество его было недолгим — буквально через минуту кровать подалась, а выломанная дверь косо повисла на одной петле. Кощей, вошедший следом за двумя молодчиками, одного из которых я помнила еще по дороге сюда — он вел машину, оценил ситуацию моментально. Взгляд его быстро ощупал груду разворошенного постельного белья, метнулся к выбитому окну, а потом уперся в Ахмеда, которого уже обыскивал один из его приспешников, в то время как другой не снимал пальца со спускового крючка своего автомата.
— Вы двое, живо! Мальчишка не мог удрать далеко. Найдите и притащите его сюда. А я тут уж сам как-нибудь разберусь…
Я видела в кино жестокие сцены избиений, пыток. Люди, так любовно, с наслаждением писавшие и снимавшие их, никогда даже не соприкасались с подобным в жизни, иначе бы они никогда не смогли… Господи! Ахмед был крупнее и несомненно сильнее, но, во-первых, он был ранен, а во-вторых, и это определило все, Кощей возвел свое умение причинять людям боль в ранг высокого искусства. Он почти танцевал, то нанося удары, то мягко отстраняясь, чтобы избежать ответного выпада, а под конец просто столкновения с падающим телом бородача, или летящих брызг крови.
Опять-таки, сидя перед экраном телевизора, я всегда негодовала, почему же это героини, в присутствии которых злодей зверски избивает какого-то положительного персонажа, а то и вовсе ее любимого человека, только визжат в сторонке, вместо того, чтобы треснуть негодяя чем-нибудь потяжелее, но сейчас у меня и мысли не возникало о вмешательстве. Во-первых, потому что ничего подходящего для того, чтобы стукнуть им просто не было, а во-вторых, состояние оцепенения, в которое я впала, так и не оставило меня, наоборот став лишь острее.