Потом думать об этом стало некогда — размещение, обед, знакомство с частью, с самими мальчиками-воспитанниками, разговоры, и прочее, прочее, прочее… Снимать мы думали начать со следующего дня. Прямо с подъема и постепенно проследить весь день части, которая и стала домом для двадцати бывших беспризорников. После ужина, который мы разделили с офицерами и их женами, уже в курилке я наконец-то решилась.
— Я знаю вас. Но никак не могу вспомнить откуда. Да и имя… Полковник Станислав Аркадьевич Ильченко… Вы не поможете мне вспомнить?
— Если хотите, Мария Александровна. Для начала замените «полковник» на «младший лейтенант», а вместо Станислава Ивановича поставьте просто — Славик…
— Славик?.. Ильченко?
— Ну, вспомнилось?
— Да… — почти прошептала я.
Слава Ильченко появился в части моего отца почти одновременно с Никитой. Они вместе ушли в Афганистан и вместе вернулись. Вместе же пройдя там через плен. Только Никита теперь возносил немые молитвы господу, а Станислав командовал крупной войсковой частью. Оказался сильнее? Может, отец был в чем-то прав?..
— Я не решался напоминать. Боялся причинить лишнюю боль. После смерти Ники… Прости.
— Что? — я даже задохнулась от удивления.
— Прости еще раз, я правда не хотел будоражить… Знаю, как его поступок повлиял на тебя…
— Какой поступок? О чем ты?
— О… О самоубийстве…
— Кто тебе сказал? — севшим голосом спросила я и неделикатно ухватила его за лацканы отутюженного парадного кителя.
— Твой отец… И про то, что после ты попала в больницу… Ну, с нервами…
— Вот… — давно я не ругалась так смачно и разнообразно.
Замолчала я только почувствовав, что вокруг наступила полнейшая тишина, и все, кто в этот момент был в комнате, с самыми странными выражениями на лицах слушают мой малопристойный монолог. Ильченко, чью одежду я так и не выпустила из рук, откашлялся, и все тут же отвернулись и загомонили с неестественной оживленностью. Лишь какая-то нарядная женщина по-прежнему не сводила с нас напряженного взгляда.
— Твоя жена? — почему-то сразу догадалась я.
— Да. Мне придется выдержать серьезное объяснение, — полковник хмыкнул. — И хотелось бы знать из-за чего.
— Никита жив.
— Ну?!
— То есть он в какой-то степени действительно покончил с собой, может, именно это и имел в виду мой родитель, и боюсь, только так можно оправдать его поступок…
— Постой, постой. Объясни толком.
— Он стал монахом и уже много лет живет в Старотищенской обители молчальников. Это километрах в пятистах от Москвы. Увидеться тебе с ним нельзя — устав строг, а вот написать можно. Если захочешь.