— Нет, ну что за баба, а? Я ей серьезные вещи говорю, а она… Уезжай в Москву, Маш. Уезжай, не путайся под ногами.
— Егор, я никуда не поеду. И закрыли эту тему. Мне отца как-то вытащить надо. Да и к Яблонскому никто ближе, чем я, не подберется.
— Это уж точно. Федька мне говорил, что этот типчик еще в Москве…
— А мне Ксюха про твоих баб рассказывала, с которыми ты к ним в гости являлся и в баньке парился.
Смотрит волком, потом вдруг встряхивает головой и принимается хохотать.
— Какие говорливые у нас друзья. Никогда не думал, что так сложно все будет. Знаешь почему нельзя изнасиловать женщину на Красной площади?
— Советами замучают.
— Вот-вот. В нашем с тобой случае это звучало бы так: знаешь почему нельзя развестись с женщиной, которую знают все твои друзья?
Ничего не отвечаю на это. Он продолжает посмеиваться, но больше занят тем, что, прикрываясь этим, усиленно размышляет. Знаю эту его манеру — разводить в разные потоки то, что на поверхности и демонстрируется другим, и то, чем в этот момент на самом деле занят основной объем его мозга. Его надо очень хорошо понимать, чтобы увидеть это. Понимать и любить. Сука!
— Хорошо. Езжай в этот твой кино-гадюшник. Но держись в гуще народа. Одна по подворотням и темным углам не бегай. И ежли что, звони мне.
— Куда? Ты ж телефон…
— А этот чем плох?
Крутит у меня перед носом мобильником плененного мной парня.
— Пока попользуюсь им. Опять-таки, глядишь, кто-нибудь интересный на него позвонит.
Егор набирает мне, чтобы определился номер, а потом уходит в гараж. Перед этим сообщает, что с пленниками нашими разберется сам, чтобы я об этом не беспокоилась, после чего хмуря брови еще раз раздает указания: куда ходить, как глядеть, с кем сидеть… Все как всегда.
* * *
Уже поздний вечер. Наше кино-сообщество по большей части в гостинице. Сегодня ночных съемок не запланировано, так что скоро все сползутся в гостиничный бар и будут куролесить до полночи, эпатируя местных аборигенов дикими криками и не менее дикими выходками. Стараюсь пробраться к себе в номер незамеченной. Мне надо о многом подумать. Но дойти не успеваю. Я еще в гостиничном коридоре, когда звонит телефон. Папа.
— Маша — краса наша, как дела?
— Как сажа бела.
— Что так? Давай спою, глядишь повеселеешь.
— Спой.
— Тискал девку Анатолий,
На бульваре на Тверском.
Но ебать не соизволил:
Слишком мало был знаком.
Смеюсь.
— Что поделываешь?
— Стою перед выбором. То ли пойти лечь спать, то ли выпить.
— Спать, — тут же постановляет папа.
— Выпить, — на ушко шепчет Яблонский, и я подпрыгиваю от неожиданности.