На масле в этом доме не экономили. Даже в подвале на стенах висели горящие светильники. Осторожно спустилась вниз и поежилась от прохлады. Да и запах оставлял желать лучшего. Но чего я ожидала от подвала? Помещение было битком заставлено банками с соленьями, грузными мешками и флакончиками с неизвестными мне приправами. Очевидно, пленников держат не здесь. Но я не сдавалась, и когда нашла узкий проход дальше, едва не вскрикнула от радости. За проходом другая комната, заваленная старой мебелью, потом еще одна и еще… Очередная лестница вниз. Интуиция подсказывала, что я приближаюсь к цели, а иначе эти лабиринты под домом ни к чему, и оттого волнение нарастало.
И вот наконец-то я нашла то, что искала: в самом низу, в самом холодном подвале уже не было старых вещей или продуктов. Только каменные стены и металлические решетки. Здесь тоже горели светильники, но так тускло, что моя лампа все же пригодилась. Не было ни единого сомнения, для чего предназначено это помещение — особенно железные крюки на стенах убирали последние сомнения. Я уж было подумала, что никого здесь нет, когда из дальнего угла расслышала стон. Метнулась к решетке, села на каменный пол.
Внутри клети сидел мужчина в лохмотьях. Изможденный — кожа да кости — грязный старик с колтунами в длинных волосах. Из полумрака он посмотрел на меня испуганно и прохрипел:
— Новый образ, дружище Керин? А ты ничего получился. Заходи сюда, я покажу, что из себя представляет настоящий мужчина. Ну же, Шакка, не тяни!
Слова он произносил трудно и с непонятным акцентом. Я подняла лампу выше:
— Я не Шакка! Меня зовут Тайишка. Я, как и ты, здесь пленница.
— Сомневаюсь, что именно как я… — в его усмешке не было и толики веселья, зато мне стало стыдно за свои чистые волосы и целую одежду.
— Как тебя зовут? — я попыталась снова. — И почему он здесь тебя держит?
Он подполз чуть ближе, обдавая зловонием, но я не отшатнулась.
— Как меня зовут? Задать бы тебе этот вопрос чуть раньше — до такого количества пыток. До того, как он воскресил меня, после очередной, наиболее забавной игры. Какое счастье, что воскрешать можно только единожды… Задать бы тебе этот вопрос до того, как он сломал во мне последние остатки человека.
Страшный сон. Сейчас мне, как никогда до сих пор, захотелось, чтобы все оказалось страшным сном. Мистика, угрозы, улыбающиеся гаки — все это было лишь антуражем. Но вот он — человек, такой же реальный, как я. Возможно даже, что более реальный! И его боль настолько сильная, что даже я, с расстояния, чувствую липкий холод.