— Ты всегда так поступаешь? — вкрадчиво, пытаясь выровнять дыхание, поинтересовалась я, совершенно не думая предъявлять претензии и в душе надеясь, что Хол не станет меня слушать. Ну а что? Во многих книгах и фильмах героини просто балдеют от подобного поведения своих любовников. Мне про это тоже нравилось читать. Но вот то, что подарок Берти пострадал от того, что кому-то крышу снесло, в корне меняло к этому моё отношение. Нет, мне было не жалко тряпки. Мне было жаль воспоминаний о подруге, тех отношениях, что были между нами и того, что она теперь далеко. Все эти мысли промелькнули в один момент. И тут протрезвевшее сознание решило вернуться, подкинув мне идею, заставившую похолодеть: «На ком он так репетировал?» — И как часто приходилось тебе расправляться с одеждой подобным образом? — спросила я, стараясь говорить как можно беззаботнее.
— Ревнуешь? — самодовольно улыбнулся оборотень.
Я чувствовала, что так есть, но признаваться не собиралась. И так захотелось его подковырнуть, что я не стала себе отказывать в удовольствии.
— Нет, совершенно не ревную! — протестовать, так протестовать. — И вообще, дело сделано, пижама порвана. На тело мое ты насмотрелся. Может, чай желаешь? Или кофе?
Наверное, никто из женщин, с кем Холгер спал до меня, не предлагал Лейфу перекусить в подобной обстановке. Лицо ирбиса вытянулось. Не знаю, что он подумал про мои умственные способности (да я сама сейчас от себя была в шоке!), объятия он ослабил, но полностью не разжал.
Минуту мы молчали, буравя друг друга взглядами. Остатки шорт всё ещё сиротливо болтались на мне, но я их точно не видела, только ощущала. Синие глаза Холгера сверкали покруче чем сигнальные огни в ночном небе, но меня это по-прежнему не пугало. Наоборот, желание щёлкнуть по носу самодовольного снежного барса только усилилось.
— С бутербродами или что посущественнее предпочтёшь?
Хол открыл рот, потом закрыл. И лишь спустя какое-то время улыбка снова озарила лицо невозможного мужчины:
— Язва! — припечатал он, — маленькая мстительная язва!
— Какая есть, — вдруг тихо произнесла я, чувствуя, что лёжа в объятиях шеатара снова теряю весь свой воинственный настрой. И хочется чего-то совсем иного, нежели еды.
Лейф с лёгкой полуулыбкой смотрел, потом взъерошил мои растрепавшиеся волосы, а после произнёс те слова, от которых на душе стало светло и радостно:
— Другой не надо.
Почувствовала, что ещё немного и слёзы покатятся по щекам. Поэтому моргнула, а затем ещё раз. И после произнесла, коснувшись пальцами волевого подбородка мужчины: