— Я помню. Пошли.
И я пошла, даже не предполагая, что меня ждет самое настоящее чудо.
А новоприобретенное чудо весело виляло хвостом и радостно ело корм из цветастой миски.
— Тот самый?... — выдохнула я, медленно подходя к догу и опускаясь на колени. Конечно, тот самый: об этом говорили две перебинтованные лапы.
— Как видишь, он. Не захотел оставлять его в приюте, а в квартире ему было скучно. Ты рада?
Рада ли я? Безумно!
Села на корточки и, поглаживая дога, благодарно улыбнулась:
— Очень рада! Спасибо! Только... А как его... ее... собаку зовут?
— Это мальчик. Его имя мы вряд ли узнаем, выбирай новое.
Я сразу решила, что он будет Счастьем. Спросит у меня кто-нибудь в дни, когда от отчаяния хочется выть, счастлива ли я, и я, вспомнив чудом выжившую собаку, отвечу: "да, у меня есть Счастье".
— Вика, нам надо поговорить, — Воскресенский осторожно приподнял меня за плечи, заставив встать, но возмутиться не успела, потому что мужчина сразу же отпустил и продолжил, спрятав руки в карманах, будто сдерживая, чтобы... не коснуться еще раз: — Сколько времени тебе еще понадобится?
Я машинально сделала пару шагов назад и, удовлетворившись расстоянием между нами, спросила:
— А если мне и всей жизни будет недостаточно?
Сложно. Я не хочу сейчас об этом думать. Не сейчас. Но зря я думала, что если окажусь подальше от знакомых, проблемы подождут меня режиме паузы.
— Я тебя не отпущу, — спокойно отреагировал Дима. Спокойно, холодно... словно ему все равно. Зачем тогда он нас обоих мучает? Ради своей мести?
— Я не желаю и дальше быть орудием мести! — вспылила я. — Можешь шантажировать чем угодно - неустойками после разрыва договоров, полицией, судом, но мне плевать, я не отступлю. Это моя жизнь, и я решаю, что мне делать и как делать!
За эти две недели я полностью пересмотрела свои жизненные приоритеты, разобрала ошибки и поняла, как хочу провести свою жизнь. Но в мои планы не входит роль мышки, которая слепо подчиняется и исполняет, что ей прикажут. Я устала быть пешкой в своей партии, которая у меня единственная, устала бояться и прятать голову в песок.
— Ты и не будешь. Все поменялось, Вика, я больше не ищу мести, — и опять эта ледяная отчужденность. Разве можно верить человеку, в голосе которого звучит сталь, а на лице ни одной лишней эмоции? Вот я и не могу поверить.
— Помнишь наш разговор в машине? Ты сказала, что я уподобляюсь обидчикам. Я сделал свои выводы и выбрал путь прощения.
— Я рада за тебя, — улыбка вышла горькой, потому что я точно знала, что Воскресенский произнесет дальше.
Пауза была долгой, а потом он, глядя мне в глаза, заговорил: