Хотела позвонить Медведеву. Так просто нельзя оставлять. Этот маньяк ведь может ее убить, чтобы его фамилию не слагали по судам. Только бы найти, куда его зашвырнула.
Конечно, Олег сейчас в Казани, но все равно мог что-нибудь придумать для защиты Марии и ее дочери. Вчера мы так и не поговорили, о чем сегодня весь день жалела. Да что там, мы даже половину фильма не высидели и поехали домой, где наслаждались нашей страстью. А как иначе, если он в кинотеатре сообщил, что с утра уже улетает.
Но об этом потом. Сейчас важно совсем другое. Увидев часть сотового телефона на подоконнике под газетами, поднялась и быстро вытянула его, удивляясь, как я умудрилась его туда закинуть. Быстро активировала экран и только хотела нажать на телефонную книгу, как вдруг подруга подскочила ко мне и накрыла своей ладонью мою, громко выкрикивая:
— Нет, Ира! Я не о Владимире говорила! Не звони! Это не Высоков!
Плюхнулась на стул и непонимающе прошептала:
— А кто тогда?
Лотова начала ходить взад и вперед по кухне, нервно дергая за занавески, полотенце, лежащее на столешнице, словно пыталась за что-то уцепиться. Понимая, что она ничего не скажет в таком состоянии, спокойно произнесла:
— Маша, скажи мне, про кого ты сказала?
Она обхватила себя руками и еле слышно выдала:
— Ферзь. Я про него говорила! Это Ферзь! Он здесь… в городе. Вроде как здоров. И…
Замолчала. Вот так всегда!
— И… — попыталась расшевелить ее, чтобы она не потеряла мысль. Но Маша будто ушла в себя. Есть у нее такая черта — начинает говорить и пропадает, уходит в свои мысли. Мне даже было интересно — все художницы такие или Маша столь интересная натура? Странно, но в любом случае, я была рада, что наши пути сошлись и у меня есть такая подруга.
Сделала глоток чая и спокойно поинтересовалась:
— Он к тебе подходил? Вы разговаривали?
— Нет. Не подходил. Понимаешь, я хотела… Нет, я не хотела идти к нему в больницу, поэтому отправила сообщение с благодарностью и пожеланием…
— Здоровья, — уверенно пробубнила за нее, откусывая кусочек пирога.
— Нет, чтобы мы больше никогда не встретились.
Подавилась куском. Где-то застрял в горле — ни туда и ни сюда. Успокоилась и протолкнула кусочком хлеба, запивая водой. Чувствуя боль в грудной клетке от своего неудачного поглощения, скривилась и, подняв бровь, уточнила:
— И это ты ему написала?
— Ну да… Я просто не знала, что писать. Если честно, совсем не люблю писать… И тем более ему… Мы… Ммм… Я дура. Зачем вообще написала? Нужно было оставить все как есть. Или нет? Ведь он спас меня и мою девочку. Нужно было поблагодарить. И я… решилась. Так и написала: