Министр закончил свою невнятную речь, и я пошел к трибуне. Пиджак я снял, мне было жарко даже в одной рубашке.
Я шел, и меня приветствовали аплодисментами. И в зале, и на экранах.
Мой сектор мне верил, а мне нечего было им сказать. У меня не было ни одной улики, ни одного аргумента против Май.
Я остановился за трибуной. Вот я и в Сенате. И меня слушает мой Город.
Я вдруг понял, что забыл листок с речью на столе. Придется говорить самому. Если бы я только мог уличить Май.
«Тебе не нужны никакие улики, у тебя есть голос», — вспомнились мне слова Франчески.
«У тебя огромный рейтинг доверия в секторе А», — сказала сегодня канцлер.
И я понял, что мой голос — это сейчас единственное, что у меня есть. И что волна действительно поднимется. И к черту все глупости с доказательствами и аргументами. Это работает совершенно иначе.
Я взглянул в камеру и выкрикнул:
— Если они прервут трансляцию, значит, они пытаются меня заткнуть! Я обвиняю канцлера Май в узурпации власти и предательстве нашей Доктрины!
Экраны выхватывали тысячи лиц, напрягшихся от моих слов. По залу пробежала волна ропота, я видел заострившиеся скулы Май. Йохансон явно принимал какое-то решение. Вот будет смешно, если он меня сейчас застрелит.
Я вскинул правую руку вверх, призывая расшумевшихся сенаторов замолчать. И к моему огромному удивлению, люди на экранах все как один повторили мой жест.
Ничего Йохансон мне не сделает, понял я. Город их просто сметет.
И я продолжил говорить, понятия не имея, к чему это приведет.