Всего год до окончания школы, а нам вот переезжать приспичило. Я не представляю себя в новой школе, как подумаю — коленки трясутся. А что делать? Квартиру здесь мы продали, иначе не смогли бы расплатиться с долгами. Возможно, и был другой выход, не знаю. Но отец не смог его найти. Мы фактически оказались на улице, и вдруг папа ошарашил меня новостью. Оказывается, в соседнем городе живет моя родная бабушка! Я об этом даже не догадывалась, пока отец умудрялся кое-как справляться с делами и со мной. Но в теперешней ситуации без чужой помощи нам не обойтись.
Если честно, я полагала, что мои бабушки и дедушки с обеих сторон умерли. Папа так и говорил. Но оказывается, бабушка по материнской линии жива и здорова. Вот только, похоже, неинтересны мы ей, раз за столько лет ни весточки. Папу она, понятное дело, винит в смерти дочери. Ведь она погибла в аварии, а за рулем был отец. Он и сам себя винит, это чувство сжирает его до сих пор. Отец мне, разумеется, ничего подобного не рассказывал. Я сама сделала такие выводы. Может, и ошибаюсь, хотелось бы надеяться.
Не знаю, как и почему неизвестная бабушка решила принять нас в своем доме. Сжалилась над бедными родственниками? Или постарела и поняла, что кто-то близкий рядом пригодится?
Как же мне не хочется ехать к ней. Все внутри протестует, кричит — раз раньше не хотела, не любила, тогда зачем сейчас? Но положение у нас безвыходное. Жить негде, денег нет. Сейчас ютимся у папиного друга с работы. У него свой дом, и он выделил нам крошечную пристройку, больше похожую на сарай. И это летом. Зимой тут околеешь.
В поезде меня одолевают мысли. Что ждет нас с отцом в чужом городе? Как примет нас бабушка? Чего ждать от новой школы? Я и в старой не отличалась популярностью, подруг почти не было. Единственный, самый близкий человечек — Даша, моя соседка. Но так получилось, что учились мы в разных школах. Даша — в спортивной, так как с детства профессионально занималась фехтованием. А я — в обычной.
Бабушка оказалась совершенно не такой, как я себе представляла. В поезде я пыталась расспросить отца, почему столько лет мы не общались, какая она, Анна Григорьевна, и почему согласилась приютить нас. Отец лишь отмахивался. Он был очень угрюм в эти дни, казалось, переезд сломил его сильнее, нежели потеря дома. Ладно, я решила не доставать его больше расспросами.
Воображение рисовало полную пожилую женщину, в скромной длинной юбке и строгой кофточке с рюшами. На голове — платок, а в руках — поднос с пирожками. Поэтому женщина, встретившая нас на пороге красивого, но немного обветшавшего дома на окраине города, куда мы добирались на двух автобусах, измученные и запыленные с дороги, меня поразила. Высокая, статная, в длинном облегающем платье темно-зеленого цвета, эта дама уж точно не могла ассоциироваться со словом «бабушка». Я бы не дала этой женщине больше сорока лет… Так и осталась стоять столбом, раскрыв рот. Даже про свое любопытство по поводу дома забыла.