— Bardzo miło mi cię poznać, Panna Katarzyna.
— Znasz polski?
— Tylko troszeczkę. Ojciec wiedział.
Девушка снова улыбнулась, на этот раз широко и искренне. Войцех посмурнел и быстро оттянул Шлаевского в сторону:
— Значит так, Пломьен. У нас, как ты понял, всё по-взрослому. Мои приказы выполнять беспрекословно, иначе будут неприятности. В случае чего — за главного Гвоздь. Я ему доверяю как себе, соответственно, и его приказы — это мои приказы. Ясно?
— Допустим. Мы пока ховаемся и на изготовке, я верно понял?
— Да. Но скоро, мой огонёк, ух скоро всё будет... А пока — свободен до вечера, сходи за товарищем. Заодно осмотри город, тут всё же красиво, хоть и холодно. В десять нуль ставка будет, здесь, не опаздывать.
Михаил кивнул, задержался взглядом на Катажине, затем поспешно вышел, со всеми распрощавшись. По пути в центр он заметил, что за ним, стараясь не попасться на глаза, следовал Малпа. Проверяют.
Прошлявшись весь день, с наступлением сумерек контрразведчик направился в нумера за «наганом». Не включая свет, выглянул в окно: по дороге в дешёвой забегаловке Малпу сменил Арон, вот и теперь он стоял напротив дома, пытаясь спрятаться за рекламную тумбу. Шлаевский хмыкнул: хоть уровень конспирации был на высоте, в умении вести слежку противник явно проигрывал.
Ещё раз проверив боеготовность обоих револьверов, офицер достал свой утренний трофей, закурил и сел на кровать его разглядывать. Гравировка на лезвии «U. S. 1918» выдавала принадлежность к армии штатов, год — Первую Гражданскую. Видимо, клинок бывшему владельцу тоже достался как трофей, скорее всего, взятие Архангельска красными. Долгий же путь проделал нож с другого континента, чтобы сослужить службу российской контрразведке.
От таких мыслей Шлаевский повеселел. Малость поразмялся, боксируя кастетом со стеной, проверил, легко ли взводится курок «бульдога» в кармане пальто, чтобы стрелять через ткань. Осмотрел себя в замызганное зеркало, почесал пробивавшуюся щетину и направился в кабак.
В «Княжеском» всё было без перемен. Ветеран чесал языком о Великом Волжском походе, его приятель-морфинист спал, пуская слюни по барной стойке. Троица уголовников, вероятно, кого-то хорошо почистила, и теперь праздновала это событие пивом с колбасками. Из какой живности были сделаны эти колбаски, лучше было не задумываться. По диагонали от них седой стоик по-прежнему сочинял что-то в бесконечных беседах с самим собой, в углу размалёванная девка пыталась закрасить румянами фингал под глазом, отчаянно сигнализируя всем мужчинам в помещении оборками чулок. Михаил сплюнул и заказал полпинты отвратного пива.