– Да я… Я про внучку вашу и хотела поговорить. Я слышала, что они с Ингой убитой подругами были.
– Дак это когда еще было-то?
– Поругались?
– А кто ж их знает. Да вот дружили, пока малые были. А как выросли, так и разошлись их пути-дороженьки. У каждой своя жизнь.
На плите засвистел чайник, и я было уже хотела подорваться, чтобы самой налить чай по кружкам, заботливо выставленным дедом, но тот остановил меня.
– Сиди. Чай я не у тебя в гостях.
– И что же, внучка сюда совсем не приезжает что ли?
– Нет, не приезжает. Своя у девки жизнь. Я токма к ней изредка заглядываю, – вздохнул дед, – Разве ж вам молодым интересно со стариками? То-то вот и оно…
Митяй снова вздохнул, плечи его опустились и сам он как-то враз сник. Мне стало ужасно жаль старика. Захотелось сказать что-то приятное, приободрить, но слова застряли комом в горле. Да и что тут скажешь?!
– Дмитрий Никанорович, а правда, что вы на флоте служили?
Дед лукаво на меня поглядел, выпрямился и как гаркнет:
– Свистать всех наверх!
Я засмеялась, и Митяй тоже вроде как расслабился, взгляд его снова потеплел.
– Я, Женя, привык один жить. Жена моя тридцать лет как померла. Внучка, единственная, между прочим, с отцом жила, сюда иногда на лето отправляли ее. Сам я в Духовку лет двадцать назад перебрался, места мне здешние больно понравились. Вот теперь тут и кукую.
Я не знала, стоит ли снова спрашивать про внучку. Очень не хотелось расстраивать деда. С одной стороны, он же вроде ясно сказал, что девушки не общались в последнее время. Но с другой… он мог и не знать вовсе.
– А внучка ваша сейчас где живет?
– До того в городе нашем жила, я хоть навещал иногда. А теперь представь, работу ей у черта на куличках предложили. Зато зарплата хорошая, может хоть квартиру купит. А то мыкается по съемным хатам. Далеко она теперь, даже и не съездишь… Остался я один-одинешенек, – дед вдруг отвернулся, и я заметила, как он украдкой смахнул слезы.
Ну вот, расспрашивать деда дальше у меня уже просто сил не было. И так довела старика до слез. Да и что толку-то? Говорит дед, что не общались девушки, с чего бы мне усомниться в этом? Еще одна ниточка к Инге оказалась оборвана. Я, красная от стыда, что потрепала душу Митяю, кое-как попрощалась с ним, пообещав заглядывать в гости почаще, и со всех ног бросилась подальше от дома. В какой-то момент поняла, что у самой слезы наворачиваются от жалости к одинокому моряку. И тут же вспомнила маму. А что, если на вот так же украдкой смахивает слезу, жалея непутевую дочь и свое одиночество? Захотелось тут же позвонить ей и попросить прощения. Вернусь домой, сразу свяжусь с ней. На душе кошки скребли, и честно говоря, ничего уже не хотелось. Пришлось поуговаривать себя продолжить расследование, потому что образ Юрки, томящегося на тюремных нарах, никак не хотел развеиваться.