- Спасибо, доктор. – благодарно кивнул я, помялся и попросил - Если наступление все-таки будет, то у меня к вам дополнительная просьба: у нас проблемы с антишоковыми препаратами и обезболивающим, до нас почти ничего не доходит, не могли бы вы…
- Я понимаю - санбаты снабжаются по остаточному принципу. – вздохнул Сергей Иванович. – Ладно, будем считать, что я делаю инвестиции в вашу сохранность, вам дополнительно положат по десятку ампул кеторола, кардиомина и дексаметазона.
- Спасибо вам большое, вы нам очень помогли! – в очередной раз поблагодарил я. Язык от благодарностей у меня не отвалится, а доктору приятно и, может быть, он добавит пару лишних блистеров антибиотиков.
Я не стал расстраивать доброго доктора новостью, что санбаты снабжались не по остаточному принципу – большая часть медикаментов вообще не поставлялись: антибиотики, антишоковые и антигистаминные препараты можно было только выменять или купить, к нам они не попадали. Слава богу, что перевязочный материал, дезинфицирующие средства пока еще завозили, но, как озабоченно сказал недавно наш ротный фельдшер, с каждым месяцем поставки становились все скуднее.
Недостаток медикаментов ощущался во всей стране, после развала СССР фармацевтическая отрасль была фактически уничтожена, большая часть медикаментов импортировалась, но с началом вторжения импорт сошел практически на ноль по объективным причинам. Индия, например, которая была основным поставщиком недорогих дженериков уже не могла ничего поставить, потому что прекратила свое существование. Удар Чужих пришелся по ней, как ни по какой другой стране. Правительство и большинство центральных органов власти погибли в первые дни вторжения, добила государство чудовищная по своим масштабам эпидемия нового штамма смертельного гриппа, который все эпидемиологи без колебаний называли одним из образцов биологического оружия, который в хаосе первых дней Вторжения ускользнул из военных лабораторий. Сейчас по периметру несчастной Индии стояли санитарные кордоны с пулеметами – страна превратилась в гигантский чумной барак.
Родное правительство уверяло, что приложит все силы для возрождения фармации, но конкретных сроков не называлось, многие лекарства мгновенно исчезли из аптек, и их невозможно было достать ни за какие деньги. Мои родители, например, в редких телефонных беседах с горечью говорили, что начались перебои с инсулином – папа у меня был диабетиком.
Из лаборатории, развернутой в одном из ангаров аэропорта Горно-Алтайска я вышел, почесывая многочисленные уколы на сгибах руки и пальцах и чертыхаясь. Медики, как всегда не стеснялись взять у меня все возможные физиологические жидкости, пытаясь выяснить причину моей необъяснимой стойкости к метавирусу. И они очень огорчались тому факту, что ничего «этакого» найти не получалось – мой организм был самым обычным и среднестатистическим если не считать того факта, что в тканях и крови метвируса плавало столько, сколько хватило бы потравить насмерть человек десять-пятнадцать. Врачи ходили вокруг меня кругами и смотрели такими голодными глазами, что я всерьез опасался, что когда-нибудь они дружно накинутся и разберут меня на органы, пытаясь добраться до причины такой необъяснимой стойкости к мутагену. Так что, скорее всего, я принял правильное решение – кто знает, сколько времени добрый доктор Денисов будет сдерживать своих вивисекторов и на каком этапе может решить, что ради блага всего человечества можно пожертвовать шкурными интересами одного-единственного индивида. Поскольку страсбургского суда по правам человека больше не существовало, как, впрочем, и самого города Страсбурга, жаловаться было некуда.