Почерк был мелким, правильным, но число прямых черточек в буквах варьировалось: их могло быть две или четыре в какой-нибудь "т", а некоторые буквы было практически не разобрать, к примеру "I", которое можно было принять за "I".
Когда, в котором часу исписала она эти страницы? Письмо было отправлено в шесть часов вечера накануне. С вокзала? Вполне возможно, поскольку она заявляла, что, когда брат прочтет его, она будет уже далеко. Однако уехать означало для Одиль отправиться в Париж, хотя она и была там всего раза четыре, но считала, что это единственное место, где можно жить.
Лозанна, другие города были для нее чем-то вроде тюрем, с которыми она мирилась, поскольку ей не оставалось ничего другого.
"Я тебя очень люблю, Боб. Ты единственный человек в мире, с которым мне тяжело расставаться. Я бы, конечно же, поцеловала тебя перед отъездом, но боялась, что мое волнение окажется чересчур велико и я разрыдаюсь. Потому что, видишь ли, путешествие, в которое я отправляюсь, долгое-предолгое, самое долгое, которое только можно выбрать.
Что касается мамы и папы, то признаюсь тебе откровенно, они мне безразличны, хотя папа, может быть, такого и не заслуживает.
Это добрый толстый пес, который устроился так, чтобы ему было покойно. Не знаю, обрел ли он в этом счастье, но некоего душевного спокойствия он достиг.
Что меня в нем трогает, так это то, что мы ни разу не видели его пьяным. Он отмеряет свои бокалы красного вина так, чтобы не терять самообладания, и лишь один человек в нашей семье по вечерам может знать, что он-таки выпил свои две бутылки «Доль».
Наверное, он нетерпеливо ждет, когда настанет пора выпить следующий стакан, часто поглядывает на часы.
Бедный папа! И бедные все мы! Только ты не ощущаешь на себе тяжести этого дома, из-за которой мы задыхаемся, и я не знаю, как тебе это удается. Наверное, ты сильный. На твоем месте, будь я парнем, я бы давно уже была далеко отсюда.
Ты ведь уже понял, что я уехала навсегда? Это не бегство, и я не поддалась капризу. Я давно уже помышляла об этом уходе. Окончательном уходе. Я прощаюсь не только с домом, но и с жизнью, которая становится для меня все более и более невыносимой.
От меня нет никакого проку. Никто не будет страдать из-за моего исчезновения. На него едва ли кто обратит внимание, разве что ты, но у тебя есть твоя работа, которой ты так увлечен. Тебе с этим страшно повезло. Мне вот ничего не интересно. Жизнь как мутноватая вода, ни горячая, ни холодная, а теплая, как та, в которой моют посуду.
Скандала не будет, так как не будет и похорон. Я сделаю так, чтобы меня не нашли и чтобы в любом случае меня нельзя было опознать.