Вздрагиваю от испуга, поворачиваю голову и натыкаюсь взглядом на девушку, в глазах которой читается неприкрытая восторженная истерика. Пожимаю плечами и робко улыбаюсь. Девица щурится, морщит нос, словно тот факт, что я не знаю никакого филина, её шокирует. Будто я не человек, а одноклеточная амёба. Наверное, среди таких девиц не знать этого пернатого — преступление.
К этой поклоннице орнитологии сквозь плотную толпу протискивается, видно, её подружка с двумя банками пива под мышкой и пачкой тонких сигарет в руке. Но сейчас меня мало интересуют все эти страсти по непонятно кому — мне бы сделать так, чтобы сына не раздавили, хотя Женя, кажется, доволен этим нечаянным перформансом: таращится кругом, хлопает в ладоши, смеётся. Ну, хоть кому-то весело, потому что мне уже кажется, что моя печень сплющилась в тонкий блин, а на ноге кто-то решил сплясать джигу. Что за народ такой сумасшедший? И почему я вообще согласилась на уговоры четырёхлетнего вымогателя и припёрлась сюда? Надо было дома оставаться, хоть кишки бы никто не выдавил.
Мысли носятся в голове, я бухчу себе под нос, пытаюсь отпихнуть тех, кто уж слишком решительно наваливается на меня со всех боков, кислорода отчаянно не хватает, солнце печёт прямо в темечко — в общем и целом, прекрасный выходной день, каждый бы так проводила.
Неожиданно толпа, в которой нас зажало, начинает делиться на две части. Дышать становится значительно легче, когда все, кто стоял справа, отходят дальше. Это какое-то очень организованное, почти театральное действо, свидетелем которого я стала. В результате таких манипуляций сто?ит повернуться всем корпусом вправо, и мы с Женей оказываемся в первом ряду — лицом к широкой дороге.
Оглушительный рёв моторов доносится до слуха, и мы принимаемся вертеть головой, чтобы понять, откуда идёт звук, становящийся с каждой секундой всё громче и отчётливее. Кажется, даже асфальт, раскалённый июльским зноем, вибрирует под ногами.
— Мама, смотри! — кричит мне на ухо сын и указывает рукой влево.
Но я и сама всё увидела: чёрная туча медленно, но уверенно приближается к нам.
«Они едут! А-а-арчи!» — вопит та девушка, что протискивалась к подружке с пивом и сигаретами. Видно, эту не волнуют пернатые, ей какого-то Арчи подавай.
«Брэ-эйн! — голос из толпы, словно звук хлыста рассекает воздух. — Набей мне розу! На груди! На обеих!»
В памяти всплывает: «Наколи мне, кольщик, купола». От этого столпотворения у меня, похоже, мозг поплавился, раз такой репертуар в голову лезет.
Тем временем, мотоциклы всё приближаются — теперь их смутные образы в моих слегка подслеповатых глазах приобретают более чёткие очертания. Целая колонна байков, конца и края которой не видно, как не присматривайся, едет в нашу сторону. По восторженным ахам и охам барышень, по выкрикам парней, стоящих в толпе, понимаю, что это и есть тот самый прохват, о котором все совсем недавно говорили. Толпа шумит, хлопает, кто-то кричит и прыгает.