— Иди к себе, — голос его стал мягче, хоть и такой же прохладный по-прежнему, неумолимо чужой.
— Позволь помочь, — сделала последнюю попытку.
— Нет, — Вихсар закрыл глаза на миг, ноздри его раздувались яростно, а потом он потянулся к ковшу с водой, кривясь от боли.
Мирина поддалась было вперед, но он остановил одним лишь взглядом. Припал к ковшу, делая большие глотки, грудь рвано поднималась в дыхании, от усилия проступили капельки пота на висках и шее. Жар поднимался, а Садагат все не возвращалась. Вихсар больше не обращал на нее внимания. Мирина поежилась от ощущения ненужности. Она лишняя тут. А чего хотела? Хан прав.
— Я хотела всего лишь узнать, — начала робко, да только слова рассыпались, как крупа сквозь прореху мешка, не подбирались те, что нужны были, хотя и сказать было нечего — она сделала большую ошибку, которую и не знала, как теперь исправить — да и можно ли? Очнувшись, Мирина, не желая примиряться ни с чем, пересилив обиду, подошла к нему, когда Вихсар отложил опустевший ковш. — Я пошла с ним, потому что хотела узнать, поговорить, мне нужно было понять, — ноги подгибались от пронявшей слабости перед неодолимой скалой, и Мирина опустилась на колени, заглядывая в глаза валгана. И такая волна чувств нахлынула, что остановиться уже не смогла. — …Мне нужно было понять, мне тяжело, понимаешь… тяжело, — сдавлено проронила, не надеясь на понимание — ей уже все равно, только бы не отталкивал. — Я скучаю по дому, а он пришел… Я не могла не пойти… Это тоска… она сильнее меня, — Мирина где-то на краю здравого рассудка понимала, что говорит несуразицу.
Взгляд Вихсара, обращенный на нее, темнел, густело в них что-то огромное, поглощающее — она утонула в его глубинах, задыхаясь, пока не ударилась о каменное дно его неприступности — до его сердца ей уже не добраться. Теперь уже поздно.
— Ты — моя жена, пошла с чужаком на глазах у моего народа, — прошипел он сквозь зубы, и черты лица его исказились, заострились, и взгляд, как у зверя стал — острый, пронзительный, губительный. Он прожигал — ощущала, как тлеет ее одежда. — Я бы мог простить тебя, если бы он увел тебя силой… — голос сокрушал, как раскаты грома, пробирал до нутра, обрушивался на плечи беспощадно, прибивал к полу. — Что они обо мне подумают? Что первая жена хана Вихсара оказалась неверной, что его выбору не стоит доверять? Я говорил тебе, что удел женщины — хранить огонь. Ты не способна на это.
Мирина сквозь муть пред глазами смотрела с ошеломлением на Вихсара, а в груди все леденело от его слов, вонзающихся в самое сердце. Она отчаянно замотала головой, противясь услышанному.