Когда Тайла отложила фиалон, я тихо спросила:
— Твоя игра лечит душу.
— Это дар вернулся, — она светло улыбнулась, — и я могу его больше не скрывать.
Мы обе посмотрели на кольцо леди Иссинель. Удивительно, насколько разным может бить один и тот же человек. Неумеренно властный первый советник и вернейший друг, жесткий мужчина и надежный защитник… Патриот своей страны.
— Ты примешь Шелтиса? Если со мной что-то случится? Я бы не хотела, чтобы он погиб вместе со мной.
— О чем вы? — ахнула Тайла.
Я погладила недовольно встрепенувшегося кота и спокойно ответила:
— Моя дельвера рыщет по всему дворцу, но не может найти свою цель. Повелитель зеркал, стекол и всех отражающих поверхностей тоже не может увидеть цель. Вокруг королевского парка раскинулась магическая сеть которую не пересекала цель. Значит ее уже нет в живых и никто не снимет приказ.
— А разве король не может переприказать?
— Если бы мог, — я пожала плечами, — уже бы сделал.
— Вы не спрашивали?
— Я спрошу, если увижу его. Просто, — криво улыбнувшись, я кое-как справилась с дрогнувшим голосом, — просто самое разумное, что он может сейчас сделать, это посвятить в происходящее Вожака. И заручиться его согласием на смерть дочери. Или на заточение где-нибудь в башне.
Я серьезно преувеличивала, потому что не могла сказать Тайле, что могу уйти в свой родной мир. Да, Лин уверил меня, что с Шелтисом ничего не произойдет, что я его уже подстраховала. Но он ведь может и ошибаться. Не думаю, что такие вещи в этом мире часто происходят — переселение душ, перехват чужого хаэтэ и уход с ним в другой мир. Нет уж, пушистик имеет полное право на безопасность.
— Я не уверена, что смогу восхищаться королем, если он пожертвует вами, — зло прищурилась Тайла. — Это ведь и его вина!
— А еще, даже если Линед не решится убрать меня, — мягко улыбнулась я, — есть еще целый Траарн. Удержать новости в тайне не удастся и рано или поздно кто-нибудь решит устранить проблему. Ты пойми, это ведь не шутки. Ты же помнишь, что увидела в воспоминаниях той беженки?
Леди Иссинель передернулась, вскинулась, хотела возразить и сникла. Бедная девочка впервые столкнулась с концепцией меньшего зла. Меньшего зла которое предполагало смерть небезразличного ей человека. Меньшего зла которое предполагало смирение и принятие, и даже жажду смерти это самого человека.
— Знаете, чего я сейчас хочу больше всего? Стать полезной своему государству в чем угодно за исключением политики. Я никогда не смогу смириться с такими решениями и с таким подходом, — она вытерла набежавшие на глаза слезы.