— Открой глаза, Мэврис.
Резко вскидываюсь, дергаюсь и чуть не оставляю в кулаке мерзавца добрый клок волос.
— Какого…,- начала было я и зависла, ибо вряд ли в нашей районной больничке палаты вдруг отделали под барокко.
— Молчи, Мэврис. Своей выходкой ты окончательно потеряла право на уважение. Если еще хоть раз ты посмеешь совершить нечто подобное, — он сделал многозначительную паузу, — отвечать будет твоя семья. Это достаточно понятно? Или тебе повторить на редгенском?
Редгенском? Редген? То, что мне причудилось во сне? Нет, лучше промолчу. Вдруг поможет.
— Не затягивай с выздоровлением. На завтрашний бал я выволоку тебя за косы и брошу к подножию своего трона, — процедил он. — Будь послушной женой, Мэврис. Если уж любимой из тебя не вышло.
Та-ак, что-то здесь не сходится. Быть того не может, чтобы я ни с того ни с сего превратилась в бессловесную тряпку. «Послушной женой», подумать только. Может, он еще и «босс, которому все можно»?! От одного ушла и от другого не постесняюсь уйти. Понять бы только где я, моя память и мое самоуважение.
На самом деле, я понимала, почему могла выскочить замуж за этого мужчину. Он был хорош как картинка — волевое лицо, синие глаза, аккуратно подстриженные темные волосы. Легкая небритость и широченные плечи. Что там у него с кубиками на прессе пока непонятно, не видно. Но ожирением он явно не страдает. Вопрос в том, как я его подцепила и почему ничего не помню? И почему «Мэврис» да еще и с троном? Он практикует ролевые игры? Или завтра бал-маскарад?
— На трюмо футляр, это тебе, — небрежно бросил он и поднялся.
Учитывая, что я отчего-то лежу в постели и ничего не помню, то не он ли приголубил меня по голове?! И теперь таким простым и удобным способом извиняется?!
— Преподнести украшение в разы проще, чем что-то изменить, не так ли? — я рискнула заговорить. — Оставь меня.
— Ты пытаешь мне приказывать?
Откуда-то из глубины души поднялась дикая, какая-то чуждая мне волна бешенства. Да как он смеет?! Мало того, что едва не оставил меня лысой, так еще и смеет насмехаться!
— Я не пытаюсь, — цежу в ответ, — я приказываю — выметайся из моей спальни.
— Успокойся, — коротко бросает он и уходит.
А на меня внезапно находит абсолютное смирение. Оно будто тонкой кисеей опутывает сознание и я четко осознаю, что это спокойствие не мое.
«Мамочки, что происходит? Где я, кто я и почему это происходит со мной?».
— Так, встаем и осматриваемся, — проворчала я и начала сползать с этой огромной постели.
Сев на краю постели, я осторожно ощупала голову. Так, в пользу потери памяти говорят густые и длинные волосы. Цвет по-прежнему мой, пшенично-золотой, а вот стрижка пропала. Зато нет ни ссадин, ни царапин, значит, по голове меня не били.