— Ходилка. Мне недавно пришло в голову нарисовать дорожку из маленьких кружков, затем бросаешь кости и переходишь на столько кружков вперед, сколько выпало. Игра на удачу, то что нужно для ребенка. Заодно и считать научится.
У парадного входа во дворец происходило что-то интересное — высыпали все придворные, да и голова Эрсталя тоже виднелась.
— Что там?
— Я вижу лорда и леди Тарин. Наверное, они пришли извиниться перед вами. Теоретически, просить прощения можно и у Его Величества. Он ведь хозяин своего дома.
Я хотела рассмотреть предстоящий балаган со стороны, раз уж можно обойтись без меня. Но Линед увидел меня, подошел и увлек за собой, в самый центр безобразия.
«Идут, идут» зашелестело в толпе придворных. Я же смотрела не на дорогу, а пыталась по головам пересчитать придворных. Их было куда больше, чем я уже привыкла видеть за завтраком и ужином.
Наконец, впереди появились огоньки. Отряд воинов с факелами охранял двух девиц. Теперь ясно, что значит «влиятельный род». Возглавляла процессию одна из оставшихся девиц. И клянусь, либо она профессиональная швея, либо у этого обряда есть лазейки — платье на ней было ну никак не самостоятельно пошито. И лиф, и вытачки, и разрезы в нужных местах. Освещенная факельным пламенем к нам приближалась прямо-таки богиня плотской любви!
Воины расположились полукругом и воткнули факелы в землю.
— Леди Тарин, мы готовы выслушать вас, — спокойно произнес король.
— Именно так просили прощения наши предки, — грудным голосом произнесла полуголая девица. — Ваше Величество, прошу простить меня за дурные мысли, слова и чувства, что были мною исторгнуты в вашем доме. Пусть свидетельствует магия, я чиста помыслами, словами и чувствами. Пусть свидетельствует магия, я полна раскаяния.
Смотрела она только на Линеда, да так смотрела, что я начала опасаться за здоровье короля — под таким взглядом мужчина не то что воспламениться, расплавиться может.
По одежде девицы проскочили уже виденные мною огоньки и через секунду ее охватило пламя. Я судорожно сжала руку Линеда, неужели придется смотреть на самосожжение?
Но нет, пламя уничтожило только одежду.
— Я обнажена перед вами, — пропела леди Тарин, — мои помыслы не были чисты и вы можете взять виру за обиду по старым традициям. Ничего иного я не могу предложить.
После этих слов повисла тишина. Гробовая. Линед молчал, придворные обратились в слух. А я… Я стояла как оплеванная. Сердце колотилось где-то в горле, а на глаза навернулись слезы. Прозвучавшие слова ударили как пощечина. Что, Алиска, возомнила себя королевой? Ну так вот на тебе, получи. И пусть Линед мне не нужен, пусть я здесь лишь временно — обида все равно встает комом в горле, расцветает в груди колючим кустарником.