Кончилось тем, что кто-то из поляков ласково предложил мне подняться в номер. Видно, мои прищуривания и встряхивания головой убедили всех, что я окончательно перебрал. Я взглянул на Шушарина, то снисходительно кивнул: иди, мол, без тебя разберемся, и я поднялся к себе.
В номере я бухнулся в кресло и включил телевизор. Отловил выпуск новостей, стал глядеть, пытаясь вслушиваться и разбираться, что к чему. Как ни странно, понимал я уже довольно много. Впрочем, и язык родственный.
И моя тоска сделалась совсем непереносимой. Каждое женское лицо на экране превращалось для меня в лицо Марии. Когда появлялись улицы городов, я пристально вглядывался: не мелькнет ли среди прохожих знакомая фигурка, не полыхнет ли так знакомая мне темная рыжина. Кончилось тем, что я вытащил бутылку "Посольской", из приготовленных мной на подарки, и налил себе полстакана. Потом - еще.
Боль сделалась тупой и терпимой, вроде зубной боли, когда она то ли отпускает, то ли делается настолько привычной, что меньше её замечаешь. Под эту тупую боль я и задремал.
Очнулся я от стука в дверь. Оказывается, я спал перед включенным телевизором, прямо в кресле.
- Да, войдите, - сказал я. И только после этого поглядел на часы. Было около полуночи.
Вошел француз - тот, который явно был главным, господин Лескуер.
- Решил проведать вас, подумав, что, может... А вы, я гляжу, продолжаете?
- Да, - ответил я. - Не хотите присоединиться?
- Не откажусь, - сказал он. - Только немного. Мы сегодня достаточно выпили.
Я налил ему водки во второй стакан, и он пригубил, рассеяно пробормотав:
- Ваше здоровье...
Я кивнул и тоже выпил, не чокаясь. Усвоил уже, что так в Европе принято.
- Вы, вроде, разумный молодой человек, - проговорил Лескуер.
- Разумный не стал бы так налегать на водку, - попробовал отшутиться я.
- Нет, нет, я знаю, что говорю. Толковых людей я сразу для себя выделяю, у меня глаз наметанный, - он отпил ещё немного и поставил стакан на стол. - А если я спрошу вас, как толкового человека, что вы думаете о наших переговорах?
Я пожал плечами.
- Вряд ли я могу что-нибудь думать. Моя роль - маленькая.
- Ну, не прибедняйтесь! - рассмеялся он. - Насколько я могу догадываться, именно вы пишете отчеты в ваше КГБ, все ли проходит политически правильно и нет ли обмана государства.
- Придется вас разочаровать, - ответил я. - Никаких отчетов я не пишу. Если бы я в свое время согласился сотрудничать с КГБ, то был бы сейчас не здесь, а в вашей родной Франции или в Испании.
- Но вам дозволено выезжать за границу. Для советского человека это привилегия, которая не даруется просто так, - и взглянул на меня со значением: "Ладно, ладно, все отрицай, тебе положено, но меня не проведешь".