Год за годом она своими носителями пополнялась свежей мощью: те уже нет-нет да играли передовые скрипки политики, принимали положенье краеугольного камня событий, что случалось к примеру как со Столетнею войною (эпизоды коей разбушевались от устья Рейна до Бордо, вдоль густых на торговые интересы берегов), так тем более Крестовыми походами (чьи несменяемые спонсоры – коммерческие полисы Северной Италии и Ганзы). Один из первых для неё звёздных часов пробил в Богемии, тогдашней окраине западноевропейского мира где прогремело Гуситское восстание – предтеча будущих боёв, продемонстрировавшее их типовые черты: разрушение ветхих институтов, храброе сопротивленье интервентам, раскол лагеря на правый фланг (чашники) да левую фракцию (табориты). Но ещё ледяное отношение условий позднесредневековой Чехии к радикальным демократическим метаморфозам поскользнуло оба разветвленья, а в итоге монаршие полномочия узурпировал Иржи из Подебрад, пользовавшийся межклассовыми противоречьями на собственную выгоду. Он небезуспешно пытался удерживать баланс и компромисс, сплочёнными силами страны достигаючи весомых государственных побед – образец великого вождя, сумевшего усидеть на двух стульях, приподняться над суетою подданных сосредоточив себе огромную власть, подобно жившему спустя три с половиной столетья Бонапарту. Это время пролетело отнюдь не даром: на фоне неумолимого вырождения феодализма мещане упрямо, то от зависти к знати, похоже с сатиричной комедией Мольера, подкупом добывали привилегий, то дрались за Реформацию по всем уголкам Германии, то в Нидерландах да Англии распробовали вкус свободы – замахнулись учинить настоящий общественный переворот.
Они ощутили неприятную тесноту рамок подачек вольностей и представительства. Им, знающим себе дорогую цену, надоело терпеть: собрав с собой чернь пейзан да санкюлотов, те ринулись атакою на гнилой порядок ради водворенья собственного. Так началась Французская революция, целиком отвергшая сословия взявшись выполнять предначертание не дожившего до той минуты Гольбаха «повесить последнего короля на кишках последнего попа» – её заслуженно нарекли Великой. Впрочем, приговоривший Людовика XVI к обезглавливанью Сен-Жюст отворил ящик Пандоры, выпустил на свет Джинна прагматики, зигзагом курса его самого пославшей под лезвие гильотины. Но дальнейшие режимы, вроде как регрессивные, тем не менее довели долгую борьбу до кульминации, увенчавшейся промышленным бумом – адекватным фундаментом капиталистическому способу производства, а параллельно упразднились либо опустопорожнились чванливые титулы баронов, виконтов, графов, маркизов, герцогов, принцев, хотя раньше чрезмерно выбившийся отрицать эту структуру загремел бы в палату №6, если не на виселицу. Потому совершенно глупо думать что один строй задержится на веки вечные. Он будет сметён ураганом бунтов – и только облака безмятежно проплывут над Аустерлицем. В лучшую или худшую сторону грядут перемены? Наше дело. Останется ль путь назад? Ещё Драйзер спрашивал: «Разве не может случиться, что этих самых людей, воспитанных в справедливости к распределению собственности и жизненных благ, вдруг потянет в прошлое, вспомнятся счастливые старые времена, когда нормальным считалось, фигурально выражаясь, сбить человека, повергнуть его и взять у него, что хочешь?». Ведь печалящий прецедент увы, был; ладно, про то чуточку попозже. А сейчас предлагаю вернуться к обещанию Максимильяна Робеспьера о награжденьи измученного человечества ныне топчущейся в тупике эпохою